Читаем Русология (СИ) полностью

- Сложим крепость и перебьём их, всех до единого, - произнёс я.

- Их, папа?

- Зайцев.

- Как? из ружья?

- Да.

Попросту, я готовил засидку.

Мы на валу, взгромождённом Магнатиком его трактором перед хлевом, сделали башню. Крышей стал шифер; вход занавесили; доски стали нам полом, плед поверх. (Я постиг, что мой гнев лишь предлогом выставил зайцев, тайно он - Господу). Плюс мешок с провиантом и чурбачок, восседать на нём. Я смотрел, как сын тащит внутрь вещи: палки - в фантазиях 'лучевое оружие', камни - 'мины с гранатами' и стакан - чтобы пить 'в бою'. Я ушёл в дом и лёг. Он бегал. И я угадывал, как легко ему с новым сказочным счастьем; он уволакивал воду в банке, гвóздики, трубки, миски, пружинки. И даже перец. Взяв фонарь, он сказал, что поест в 'нашей крепости', и пропал на час. Прибыл тихий.

- Холодно.

Я, раздев, поместил его в одеяло и затопил печь. Долго молчали.

- Домик наш, пап, игрушечный?

- Истинный.

- Он без печки; значит игрушечный.

- Нет, всамделишный, - убеждал я.

Сучья трещали, пламя гудело, мокрые куртки яростно сохли. Стукнули в окна; к нам Заговеев. В дом он не стал входить: мерин ждал за калиткой. Он был с кнутом в руке, шапка сдвинута, висла чёлка.

- Я из Мансарово, помогал им брать камень. С мельниц, с квашнинских, камень не выломать. А в Мансарово можно, камни на глине... Дак, пособить? В Мансарово взял бутылочку... Я зачем к тебе? - вдруг воспрял он. - Что пёс Закваскин врёт? Не велит вкруг тебя косить. Сам косить, дескать, будет или внаймы сдаст, чтобы по бизьнесу! Врёт, Рогожскому не давал лужки, только дом на трёх сотках. Сад тоись тож его... А, Михайлович? Я косил вкруг тебя всегда! У меня мерин с овцами, коровёнка и куры. Живности! - Он в волнении уронил кнут. - Брешет, пёс, что его - лужки, сходит в Флавск да в свидетельство впишет, как ему за борьбу с прежней властью дали бы, а уж с сы-ном подавно.

- Прежде он там косил?

- А, косил... - И гость поднял кнут. - Век назад косил, при царе при горохове. Как пришёл с тюрьмы и сдавал внаём. И Паньковым, и Васиным... Близ меня - суходол в буграх, битва Курская, не косьба была... Ты как дом купил, он утих: тут в обычае, коли дом твой, то и усадебка. Я, смотря, что тебе они незачем, и косил лужки. Счас озлобился, из-за сына-то... Дак ещё есть ли сын, спросить?! - И гость высморкал из одной и другой ноздри.

- Он, - сказал я, - не поминал лужки.

- Ну, бывай! - Заговеев тянул на прощание руку и выходил во двор. - Знал, что врёт пёс... Травка, Михайлович, там обильная!

- Ты бы, - крикнул я, - на себя их вписал как собственность. А то мало ли? Вдруг Закваскин оформит их?

- Это ты, что сынок его шишка? Я сынку ухо драл! Своровал он бумаг с гербом пыль пускать; из тюрьмы прям к папаше, чтоб подкормиться. А вот с лужками... Есть га, больше не выбить. Коль, как Магнатик, чтоб фирма-бизьнес, - дали бы. Но тогда им налог. Мне нужно? Мне бы покос, все бизьнесы. Вот, Михайлович! - Он помял свою шапку. - Прихватизация! Всё опять верхам, им - хоть тыщу га! Глянь, Мансарово гикнулось, да Тенявино раньше; фермы разобраны, сплошь бурьян... А как надо бы? Низу волю дай! Снизу строится!

Мерин с нижней дороги, что по-над поймой, сдвинулся. Кто-то шёл за акацией (караганой).

Вскоре Закваскин, как он и был вчера, в безрукавке, в фетровых бурках, в старой папахе, сильно насупленный, повернул ко мне и пролез с клюкой по сугробам.

- Мерина бросил, теря-тетеря? Ехай, пьянь! - он бурчал Заговееву. - Брешешь тут человеку. Он не баран дурь слушать, а он учёный и кандидат.

- Да?! 'грёбаный' и 'наука бесштанная'? Извиняюсь, Михайлович, но такой это пёс - в глаза ссы... Мерин мешал ему! Что, сынок твой приехает? На такси, идрит? А пешком придёт!! - Вынув свой 'Беломор', Заговеев досадовал: - Кандидат... День назад, сильно злобленный, что тебе продал дом давно, он в промать тебя, друг-Михайлович...

- Рот закрой! Политуру жрёшь, ловок врать! - встрял Закваскин. - Днями всё ездиит, зашибает на водку. Первый тут врун. Курлыпа!

- Дак... - Заговеев курил уже, запалив папиросину с пятой спички, сжав кулак, хмурясь. - Нет, ты болтал, скажи, что - твои лужки? Документ покажь, что твои лужки, не Михайловича!

- Пьянь. Дурень. Ты ни бум-бум, гляжу! - постучал ему в грудь Закваскин. - Образование-то - шесть классов. Помню, пришёл в колхоз, лист подписывал крестиком. Знал за девками бегать. Если б не я, хрен приняли б... - и Закваскин толкнул его. - Мать твою пожалел тогда, безотцовщина. Ну, ходи! Говорить нам дай.

Заговеев отёр свою чёлку тылом ладони. - Ты про лужки нам, умный.

Скрывши взгляд под насупленной бровью, тот погрозил клюкой. - Не балýй, фуфел квасовский! А москвич понимает. Видит, как дом купил. На Степановну дом отписан был, чтоб сберечь его, потому как я с властью бился. Знали ведь - конфисковывать.

- Суть давай...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Грани
Грани

Стать бизнесменом легко. Куда тяжелее угодить самому придирчивому клиенту и не остаться при этом в убытке. Не трудно найти себе новый дом, труднее избавиться от опасного соседства. Просто обижаться на родных, но очень сложно принять и полюбить их такими, какие они есть. Элементарно читать заклинания и взывать к помощи богов, но другое дело – расхлебывать последствия своей недальновидности. Легко мечтать о красивой свадьбе и счастливой супружеской жизни, но что делать, если муж бросает тебя на следующее утро?..Но ни боги, ни демоны, ни злодеи и даже нежить не сможет остановить того, кто верно следует своей цели и любит жизнь!

Анастасия Александровна Белоногова , Валентин Дмитриев , Виктория Кошелева , Дмитрий Лоскутов , Марина Ламар

Фантастика / Приключения / Разное / Морские приключения / Юмористическая фантастика
Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра
Святой
Святой

Известнейшая Госпожа Манхэттена, Нора Сатерлин, когда-то была просто девчонкой по имени Элеонор... Для этой зеленоглазой бунтарки не существовало правил, которые она не стремилась бы нарушить. Её угнетал фанатизм матери и жесткие ограничения католической школы, поэтому однажды она заявила, что никогда больше ноги её в церкви не будет. Но единственный взгляд на магнетически прекрасного Отца Маркуса Стернса - Сорена для нее и только для нее - и его достойный вожделения итальянский мотоцикл, были сродни Богоявлению. Элеонор в плену противоречивых чувств - даже она понимает, что неправильно любить священника. Но одна ужасная ошибка чуть не стоила девушке всего, и спас её никто иной, как Сорен. И когда Элеонор клянется отблагодарить его полной покорностью, целый мир открывает перед ней свои невероятные секреты, которые изменят все. Опасность может быть управляемой, а боль - желанной. Все только начинается...

Александр Филиппович Плонский , Андрей Кривошапко , Рюноскэ Акутагава , Тиффани Райз , Э. М. Сноу

Современные любовные романы / Классическая проза / Космическая фантастика / Эротика / Разное / Зарубежные любовные романы / Романы / Эро литература / Без Жанра