Руссак (фрагмент)

и пришел к выводу, что из всего списочного состава части здесь находится всего лишь один дневально-дежурный, к которому он и подкатился за неимением командного состава.

- Слушай, браток, ты не в курсе, где здесь канцелярия или отдел кадров, или хоть какая-нибудь

фигня, где оформляют новобранцев?

- Русский?! - обрадовался дневальный так, словно сто лет ожидаемую невесту встретил. - Земляк,

мать твою! Дай я тебя обниму! - прослезился он.

- У вас что здесь, руссаки за доисторических мамонтов катят? - удивился Олег, высвобождаясь от

объятий сентиментального земляка. - А мне рассказывали, что наших и в Армении, и в Азербайджане - хоть задницей ешь! Кстати, Олегом меня звать. А хочешь, Айсом называй, это моя кликуха с детства!

- Володя Светлов! - представился дневальный.

- Но все Вовчиком кличут. Пошли, братуха, отметим это дело! Жаль, кроме сотни граммов "муховки"

(фруктовой эссенции) в бутылке ничего не осталось. Ничего, по пять капель хватит!

- Да есть у меня чем отметить! - тряхнул своей сумкой Айс. - Но... ты ведь на посту?!

- Да какой это пост! - расхохотался Вовчик. - Так, одно название. Стою, абы со скуки не сдохнуть. И заодно, кстати, поджидаю таких вот, как ты добровольцев. А комбат приедет только завтра.

- И много ты за сегодня таких, как я ...наожидал? - поинтересовался Олег уже в дежурке, где

Вовчик сразу же принялся растапливать "буржуйку".

- Ты первый, - ответил тот, - и, наверное, последний. Что-то неохотно последнее время наш брат

изъявляет желание проявить свой интернациональный долг.

- А ты как проявил его? - спросил Олег, расставляя на столе припасы из сумки, среди которых

позвякивали три бутылки водки - "тормозок" на дорожку от адлеровских армян.

Выяснилось, что Светлов - обычный уже для нашего времени профессиональный бомж из Рязани.

После Спитакского землетрясения решил "завязать" с бомжеванием и приехал сюда, в Армению, восстанавливать разрушенное стихией. Куда там! Приходящие из Союза стройматериалы и техника так же, как и гуманитарная помощь из-за рубежа в совокупности с медоборудованием - до семидесяти процентов всего этого "добра" - уходили куда-то "налево". Так что особо ударных темпов работ по восстановлению не наблюдалось. А когда "посыпался", как карточный домик, Советский Союз, и началась полномасштабная война между армянами и азерами - вообще стало худо - не до троительства и производства электроэнергии, а тем более не до мира с соседями стало стране, воюющей за свободу новых территорий.

Так что волей-неволей пришлось Вовчику в 1992 году, в сорокашестилетнем уже возрасте, вернуться

к старому, ставшему привычным "ремеслу" - бомжевать. Но вскоре выяснилось, что Ленинаканская

зима не предоставляет никаких льгот для такого вида индивидуальной трудовой деятельности. Эти-то неурядицы и привели, в конце концов, Светлова в армянский военкомат - в армии хоть поят, кормят, одевают и обувают. А война - подумаешь, русского бомжа такой хреновиной не запугать!

- Сейчас стреляют везде, и мирного населения гибнет больше, чем солдат! - так охарактеризовал

свои тогдашние размышления рязанский доброволец, наливая себе и Олегу очередную дозу настоящей русской водки, доставленной с далекой Родины.

Тогда же, весной 93-го, Вовчик познакомился еще с двумя руссаками-ленинаканцами - Петром Карпенко из Днепропетровска и Рашидом Хабибукллиным из Казани. Втроем они и попали в Карабах... Пообтерлись, привыкли, и при взятии осенью девяносто третьего года Физули даже "отличиться" успели, выполняя никому не понятный тогда приказ: после штурма сжечь все дома в поселке. Петро в тот день "пошел на рекорд"; от его руки пылали ясным огнем тридцать семь строений - хозяйственный хохол все, что не смог унести, с удовольствием предал огню. За Вовчиком сохранилось второе место - двадцать три жилища.

- А жгли-то зачем? - перебил рязанца Грунский. - Что, была угроза обратного штурма?

Вовчик замолчал, насупился. Затем неохотно ответил:

- А наше какое дело - была угроза или ее не было? Приказали - мы сделали, и все! Хотя Физули

до сих пор - наш! - он повернулся к Олегу спиной, сосредоточенно растапливая почти потухшую во время исповеди "незабудку-буржуйку".

Однако рассказа своего не прервал - видимо, долгое время не было у него возможности излить душу

кому-нибудь из земляков "оттуда".

В октябре Вовчику не повезло: пошел с группой разведчиков на "талан"* к туркам, за бараниной и

хлебом, а на обратном пути нарвались всем скопом на пулеметную засаду. После того, как четыре пули ПК продырявили его тело по диагонали - от левого плеча до правого бедра, - армянские полевые лекари отправили его в тыл вместе струнами, а в списках батальона он прошел, как погибший при исполнении боевого задания... И только в Степанакерте, при "паковке" тел погибших в гробы, кто-то чудом углядел, что русский жив - чуть слышно застонал.

Пролечившись в Ереване, вернулся в Ленинакан. А здесь проблемы гражданской жизни не изменились нисколечко. И денег на отъезд в Россию нет: компенсации за ранение хватило лишь на два дня

нормального существования - хорошо поесть и выпить.