Russendisko. Рассказы

Дело было вот в чем: примерно три месяца назад в нашем дворе прозвучал выстрел из огнестрельного оружия. Пуля пробила дыру в окне одной пустующей квартиры на третьем этаже. В это время мы с женой сидели у телевизора и смотрели фильм с Чаком Норрисом в главной роли. Вид у него был, мягко говоря, недовольный по причине пропавшей без вести семьи где-то в Юго-Восточной Азии, опять сплошной кошмар и смертоубийство! И все из-за этих вьетнамцев! Наш дом на Шёнхаузер Аллее населен наполовину вьетнамцами, наполовину — латинами, которые без устали танцуют под свою «Гуантаномеру». Что и говорить, очень шумно у нас в доме, а за окнами и подавно. Тем временем, Чак Норрис загнал в угол дюжину вьетнамцев. Они гибли пачками, но не сдавались и продолжали палить в ответ. Над нами неистовствовали латиноамериканцы, вновь и вновь ставя «Гуантаномеру». Счастливые машинисты метро под нашими окнами с визгом и скрежетом гнали в депо последние поезда. Когда во дворе раздался выстрел, никто не обратил на это внимания.

Один Коломбо принял все это близко к сердцу. С момента происшествия он каждую неделю появляется у нас во дворе: ходит из угла в угол, что-то измеряет и ковыряется под кустами. Иногда, застыв на месте, задумчиво глядит в небо. Затем, как правило, навещает кого-нибудь из жильцов. День ото дня он все больше знает о нас, и даже цвет моих шортов перестал быть для него секретом.

— Может быть, это было пневматическое ружье? — попытался я его успокоить.

— Тогда это было невероятно большое пневматическое ружье! — ответил он и обиженно прикрыл левый глаз.

Казалось, он напал на след преступника.

— Не замечали ли вы в последнее время чего-нибудь странного? — спрашивает он нас. Этим простым вопросом он приводит меня в совершенную растерянность.

Как я могу ему объяснить, что почти все жильцы в нашем доме выглядят, по меньшей мере, странно. Нет, об этом лучше не говорить. Лучше я промолчу. И сделал вид, что вспоминаю нечто «странное».

— Нет, ничего особенного я не заметил.

Инспектор прощается:

— Вот моя визитная карточка…

Но в дверях вдруг останавливается.

— Да, вот что, совсем забыл. Детская коляска внизу, во дворе, не ваша?

— Нет.

Я уже сказал ему это однажды, не подумав, а теперь должен был придерживаться своей версии. Когда он ушел, я попросил свою жену, на случай его возвращения, подтвердить, что коляска во дворе не наша. В это время на улице пошел снег. Коломбо уже спустился во двор. Вид у него был очень обрадованный. Я понял причину его радости. Скоро наступит зима, выпадет снег, преступники, вне всякого сомнения, оставят на нем четкие и ясные следы. И тогда он, рано или поздно, всех нас поймает.

Перевод И. Кивель

Велосипедист

Каждый кабак, рано или поздно, перенимает черты и особенности своего владельца. Так случилось и с нашим старым знакомым Томасом, когда он открыл ресторан неподалеку от нашего дома. Томас приехал из Штутгарта, вместе со своим другом, депутатом Бундестага от партии зеленых. Друзья не стали жертвовать многолетней дружбой ради карьеры и вместе переехали в Берлин. Ресторан Томаса завлекал посетителей высококачественной разнообразной кухней: по крайней мере двадцать сортов пирожков значилось в меню — пирожки с бульоном, пирожки с креветками, острые пирожки на мексиканский лад и плоские китайские пирожки. На стенах красовались фотографии с полуодетыми мужчинами, которые с удивлением взирали на собственную мускулатуру, как будто впервые увидели бицепсы и трицепсы. Мы с женой часто навещали нашего друга не столько из любви к пирожкам, сколько из-за замечательных историй, которые Томас нам рассказывал. Однажды он попросил нас научить его друга Мартина парочке сильных русских выражений, с тем «чтобы он сумел объясниться в Сибири».

— Зачем твоему другу понадобилась Сибирь, если он сидит в Бундестаге? — удивились мы.

Его друг, объяснил Томас, настоящий фанат велосипедного спорта, к тому же он хочет изменить мир к лучшему. Каждый год он предпринимает большое турне на своем велосипеде, побывал уже в Марокко — на юге и в Стокгольме — на севере. И везде он сеял семена мира и взаимопонимания между народами. В результате он прославился, и газеты всего мира публикуют время от времени хвалебные статьи о мужественном немце, рассказывал Томас. Все это очень здорово, однако Сибирь не Марокко и даже не Стокгольм, — заявили мы. У Сибири дурная слава. Миллионы людей в течение двадцатого века были сосланы в Сибирь, и лишь немногим удалось выбраться оттуда. Кроме того, я очень сомневался, что это возможно чисто технически — добраться до Сибири, потому что в России нет велосипедных трасс, ведущих в Сибирь.

— Вы его не переубедите, путешествие — дело решенное, — защищал Томас своего друга. — Мартин тверд в своем решении, он оповестил об этом путешествии многие газеты, и он поедет туда, как запланировал: полтора месяца до Сибири, а потом — обратно. Ему нужно только немножко русского языка.