Russian X-files. Сеансы черной и белой магии с разоблачением

«Оказывается, я помню себя и мир вокруг меня еще до моего рождения. Лев Толстой был уникален тем, что помнил свое рождение, этим мало кто другой мог похвастать. Я рождения своего не помню, но мне потом об этом много раз рассказывали. Однако оказалось, что я помнил событие, произошедшее в городе Тбилиси, где мы жили, летом – в июле или августе 1939 года, хотя я родился на несколько месяцев позже – 6 октября 1939 года. А дело было так.

Как-то лет в пять, только проснувшись утром, я вдруг спросил у мамы: – А где находится кино «Аполло»?

Мама удивленно посмотрела на меня и ответила, что так назывался кинотеатр «Октябрь», что на Плехановском проспекте, это ближайший к нашему дому кинотеатр. Но так он назывался еще до войны.

– А помнишь, мама, кино, где человек застрял в машине, и его кормили через вареную курицу, как через воронку? Наливали, кажется, суп или вино. Было очень смешно... Это мы видели в кино «Аполло». Мама ответила, что это мои фантазии, потому что, во-первых, я никогда в кинотеатре «Аполло», или «Октябре» по-новому не был (меня водили иногда только в детский кинотеатр, тоже поблизости), а во-вторых, это я рассказываю о фильме Чарли Чаплина, который могли показывать только до войны.

Я, не обращая внимания на слова мамы, продолжал:

– Вдруг кино прекратилось, раздался свист, крики, и зажегся свет. Все стали смеяться, потому что мужчины сидели совсем голые, без рубашек и маек. Было очень жарко и они разделись... Ты сидела в белой шелковой кофте... С одной стороны от тебя сидел папа, а с другой – дядя Хорен... оба были без маек и хохотали...

Мама с ужасом посмотрела на меня и спросила:

– А где же сидел ты? Если ты видел это все, то где же был ты сам?

– Не знаю, подумав немного, ответил я, – я видел вас спереди. Вы сидели на балконе в первом ряду. Может, я стоял у барьера и смотрел на вас?

Мама замотала головой и испуганно заговорила:

– Да, действительно, такой случай был, я помню его. Но это было до твоего рождения, летом 1939 года. Отец ушел в армию в начале 1940 года, и ты его не мог видеть в кинотеатре. Я бы не понесла младенца в кинотеатр, да и была уже зима, и никто не стал бы раздеваться от жары. А я точно помню, что была беременной, и твой отец повел меня в кино на Чарли Чаплина. А был ли там дядя Хорен, я не помню. Но сидели мы точно на балконе в первом ряду. Но как ты мог знать о балконе в кинотеатре «Октябрь» и о барьере на нем, если ты там не был? И, желая проверить меня, мама спросила:

– А как выглядел дядя Хорен, ведь ты его никогда не видел? Отца ты хоть по фотографиям можешь помнить, а дядю Хорена – нет.

– Дядя Хорен был очень худым, у него были короткие седые волосы, а на груди что-то нарисовано чернилами.

Мама от испуга аж привстала:

– Да, Хорен был именно таким, а на груди у него была наколка в виде большого орла... Нурик, ты меня пугаешь, этого быть не может. Наверное кто-то рассказал тебе об этом случае... – пыталась спасти положение мама.

– Ты мне рассказывала об этом?

– Нет, зачем бы я стала тебе это рассказывать?

Да я и не помню, был ли Хорен там. С другой стороны, ни отец, ни Хорен тебе не могли этого рассказать, так как они ушли на войну. А про наколку Хорена – особенно! – и мама чуть не плача, добавила:

– Нурик, перестань об этом говорить, мне страшно...

Я замолчал и больше не возвращался к этой теме. И мама тоже...»

История 28-б Детство героя-2

Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!.. Эх, привожу еще один кусочек из мемуаров Гулиа...

«... И решили с осени меня отдать в детский сад в старшую группу. Как назло все русские группы были заняты, и меня определили в грузинскую. Но я ни одного слова по-грузински не знал! Ерунда, решила мама, научишься! Знаешь русский, будешь знать и грузинский!

И вот тут я на себе узнал, что такое «детская ксенофобия», да еще кавказская! Сперва дети стали присматриваться ко мне: ни слова ни с кем не говорит – немой, что ли? Сидит или стоит на месте, ни с кем не играет... Попробовали толкнуть меня – адекватного ответа не было: я обещал маме не драться. Так и сидел на скамейке целый день или стоял у решетчатого забора, за которым находилась территория русской группы.

Постепенно злоба детей к чужаку все нарастала. Мне стали подбрасывать в кашу тараканов, дождевых червей. Выливали суп, а иногда и писали на мой табурет за столом. Потом уже стали откровенно бить – пощечинами по лицу, плевали в лицо, не стесняясь. Я видел глаза детей, делавших это, и до сих пор боюсь темных глаз, темных волос и лиц...

Я был загнан в угол окончательно. Однажды я стоял, прислонившись к решетчатому забору, смотрел на бегающих русских ребят и плакал. Вдруг ко мне с той стороны забора подошел крупный светловолосый парень и спросил:

– Ты чего плачешь, пацан, обижают, что ли?

Я кивнул и быстро, глотая слова, чтобы успеть высказаться, рассказал парню, что я не знаю грузинский, что меня из-за этого бьют, что я не могу больше здесь находиться.