'Русская

Однако, несмотря на столько хороших данных, я была заражена общим недугом почти всех сестер - стремлением на юг. Приблизительно в это время в «Вестнике Манчжурских Армий» было напечатано сенсационное известие об одной сестре, перешедшей в японский лагерь с целью быть отправленной в Мацуяму и служить там нашим раненым. Рассказ этот был передан с ореолом героизма и окончательно вскружил мне голову. Добиться перевода на юг, ближе к позициям, быть в непосредственной близости к будущему бою стало моей заветной мечтой.

***

В двадцатых числах декабря старший врач командировал меня и еще одну сестру и санитара в Харбин сделать разные закупки к празднику и получить многие нужные вещи из складов Красного Креста и Императрицы Александры Федоровны.

Набегавшись здесь за целый день, я приходила усталая в общежитие, но отдохнуть не могла. Во-первых, от массы сестер, каждая из которых жила сама по себе, весьма мало заботясь о соседках, во-вторых, от страшной духоты и сухости воздуха, благодаря Амосовскому отоплению. Я спала у окна, приотворив форточку, и все-таки задыхалась.

Здесь я с удивлением узнала, что в общежитии есть целая категория сестер, которые не стремятся и не просятся ни в какие госпитали, ни на какую работу и месяцами живут в общежитии, получая жалование, даровой стол и всякие субсидии из складов в виде одежды, белья и пр. Публика была самая сборная и в массе поражала своей некультурностью и пошлостью; так, например, многие сестры мирились с отвратительной уборной и умывальниками, но считали своим долгом завивать волосы и устраивать себе замысловатые прически, душиться крепкими духами. От общей массы сестер, собранных в большом количестве, в общем, получалось невыгодное впечатление. Может показаться странным, что я скажу, но мне думается, что, если бы сестры подвергались смертельной опасности, это бы очень подняло и их дух, и состав, и качество. Но были и здесь прелестные типы.

В эти дни ясно чувствовалось, что в Артуре неладно и развязка близка, но не хотелось этому верить, как не хочется верить в очевидную, приближающуюся кончину близкого больного. Фальшивые, отвратительные телеграммы Стесселя рвали душу. Наконец вечером кто-то пришел и принес известие, что Артур сдан. После первых минут молчания первое слово Марии Трофимовны было, вырвавшееся, как крик душевной боли: «Как смели они сдаться?!» Это было в сочельник. На следующий день я пошла в единственную харбинскую церковь, небольшой деревянный, но очень красивый собор. Вовек мне не забыть этой обедни и этого молебна об изгнании двунадесяти язык с многолетием «христолюбивому всероссийскому победоносному воинству», тогда как в душе раздавалась вечная память нашей погибшей славе.

Не описать и не передать, что пережилось и перечувствовалось в эти минуты…

Печатается с сокращениями по изданию: Козлова Н. В. Под военной грозой//Исторический вестник. 1913. Ноябрь.

Подготовила Мария Бахарева

История одной баррикады

Рассказ участника восстания

Первая русская революция 1905-1907 была мифологизирована в советское время как пролог к Февралю и Октябрю. Сохранились свидетельства члена эсеровской дружины, принимавшего участие в уличных боях в Москве, выпущенные книгоиздательством «Земля и воля» в 1906 г. по следам событий. Они имеют мало общего с отретушированными пересказами более позднего времени.

Печатается по: Ужасные дни в Москве. Записки дружинника. Книгоиздательство «Земля и воля». СПб., 1906.

Записки дружинника

Девятого декабря поздним вечером на Старой Триумфальной площади царило необычайное оживление: по углам улиц стояли кучки народа, посреди площади несколько человек ломали какую-то будку, другие катили тяжелые камни, тащили доски и всякий деревянный и железный хлам на угол Тверской. Здесь строили баррикаду.

Трудно сказать, что это были за люди. По-видимому, однако, рабочие, приказчики и мелкие лавочники. Работа шла медленно: никто не знал, как строить баррикаду, и отдельные ее части несколько раз перестраивались. Очевидно, никто не руководил этой разношерстной толпой, не видно было даже организованной дружины. Не верилось глазам при виде баррикады. Казалось, начало восстания было провоцировано, чтобы тотчас же подавить его.

Скоро из угла темной площади раздался револьверный залп. Публика, стоявшая по углам, шарахнулась в сторону, и в то же время кто-то крикнул: «Не бойтесь, это провокаторы стреляют!» Минуты через три выстрелы повторились в том же месте и из окон или с балкона высокого углового дома. Стали говорить, что сверху стреляют жандармы и солдаты, которые прошли через двор по соседней улице. Но раненых и убитых не было видно.