Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14

Мне же, командиру 2-го Корниловского ударного полка, было прислано письменное приказание такого содержания: «Если полк не атакует, то по приказанию штаба Главнокомандующего командный состав его будет предан военно-полевому суду». Кто отдавал эти приказы, почему они были двух вариантов – последующие события не дали нам возможности выяснить, но они сделали свое дело, и Корниловские ударные полки пошли на штурм с одними винтовками в руках. Самым тяжелым для нас было то, что наша главная сила – пулеметы и артиллерия – должны были бездействовать из-за темноты, за исключением бесполезных попыток стрельбы по тылам.

Прямо по дороге на Любимовку был направлен 1-й Корниловский ударный полк, правее – 2-й полк, а еще правее – 6-я пехотная дивизия известного нам слабого состава. Левее же 1-го полка, как мы после увидели, был только спешенный эскадрон кавалерийской дивизии генерала Барбовича.

Движение ночью по ровной местности и в определенном направлении сначала шло нормально, но потом движение 1-го полка было встречено сильным ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем. Полк сразу понес большие потери: был тяжело ранен тремя пулями в живот временно командующий полком капитан Дашкевич, и полк залег перед проволокой. В командование полком вступил подполковник Челядинов.

2-й полк своим правым флангом подвергся сильнейшему обстрелу из окопов, особо сильно укрепленных и вынесенных вперед, которые должна была атаковать 6-я пехотная дивизия. Поэтому первые два батальона 2-го полка изменили свое направление с северного на восточное и пошли в атаку, подошли к проволоке, и вот здесь-то и сказалось отсутствие техники. Колья, где было можно, вытаскивали, но проволока все же скрепляла полосы заграждений, и здесь мы понесли самые большие потери. Два раза бросались корниловцы в атаку и только на третий раз ворвались в окопы. Красные здесь не выдержали и очистили окопы. Начался рассвет, и мы обнаружили наши ужасные потери и прорыв только на участке 2-го полка, для заполнения которого уже не было свободных батальонов. В это время мне был доставлен из штаба нашей дивизии приказ об отходе. Отдав соответствующее распоряжение, я ездил с ординарцем вдоль окопов с целью разыскать без вести пропавшего командира морского батальона и моего помощника по строевой части полковника Тарасовича, но безрезультатно – глубокие гряды посеянного здесь картофеля укрывали убитых или тяжело раненных и потому мы спешно убирали кого могли. Здесь же был тяжело ранен и полковник Злотников, командир офицерского батальона.

Противник не стрелял, и только его артиллерия стала усиливать огонь, и было заметно, как по окопам на флангах, на прорванном нами участке, зашевелились резервы красных. Чтобы избежать полного нашего уничтожения, пришлось быстро отступать, унося горечь незаслуженного поражения. Противник не воспользовался нашим положением, и подобно тому, как мы его не атаковали накануне кавалерией при его отходе за проволоку укреплений, так и он теперь дал нам возможность после трудностей ночного боя и потери более 300 человек отойти, разобраться и укрыться под защиту своих пулеметов.

Этот штурм каховских укреплений у села Любимовка выявил два больших недочета со стороны командования: 1) При отсутствии в предыдущих боях у противника кавалерии (было всего 400 шашек при 51-й советской стрелковой дивизии) наша кавалерия ни разу не была использована для организации боев на уничтожение живой силы противника, а подобных случаев для этого было не мало. В результате бывших до Любимовки больших боев противник убедился в нашей малочисленности, и если и отступал перед силой нашего огня и жертвенностью войск, то не пал духом, справедливо определяя свою силу в том, что его ни разу не истребили и дали ему возможность своими массами усилить гарнизон укреплений. 2) После того как мы только загоняли противника в его укрепления, а не истребляли в поле, какие данные могло иметь наше командование для атаки с налета? Оно не могло не знать наших физических и технических возможностей для атаки ночью и, несмотря на протесты двух командиров полков Корниловской ударной дивизии, подтвердило приказание, сопроводив его угрозой репрессий, а не смягчающим указанием на создавшееся положение.

В журнале боевых действий 2-го Корниловского ударного полка сохранилась копия моего рапорта начальнику нашей дивизии от 21 августа 1920 года.

«Командир 2-го Корниловского ударного полка.

21 августа 1920 г. Хутор Сподин.

Начальнику Корниловской ударной дивизии

РАПОРТ