Русская армия и флот в XIX веке

Инициаторами предложения явились генерал-лейтенант А. И. Хатов и генерал-лейтенант А. Жомини[413]. Независимо от них представили свои соображения также генералы Леонтьев и Киселев. В докладной записке о состоянии Генерального штаба Жомини писал: «Хороший Генеральный штаб для армии столь же важен, как хорошее правительство для народа; без него можно иметь хорошие полки, но не иметь хорошей армии»[414]. Штаб нуждается в офицерах высокой квалификации, которую может обеспечить лишь высшая школа, возглавить которую, по его мнению, мог генерал Хатов. Для рассмотрения проектов в 1829 г. была создана комиссия в составе генералов Жомини, Нейгарда, П. К. Сухтелена, Шуберта и А. И. Хатова. Комиссия разработала устав, учебный план и предложила назвать новую школу «императорской военной академией». Однако академии суждено было открыться лишь в 1832 г. Революционная волна, охватившая в начале 30-х годов всю Европу, и в частности польское восстание 1830–1831 гг., отодвинули вопрос об открытии академии на два года.

Академия учреждалась «для образования офицеров к службе Генерального штаба» и «для вящего распространения знаний в армии»[415]. Следовательно, высшая школа не рассматривалась как узкоспециальное учебное заведение. Идея предоставления русским офицерам Генерального штаба широкого образования отличала русскую академию от ряда иностранных. В академию могли быть приняты только офицеры-дворяне, выдержавшие установленные экзамены. На первое время число принимаемых было установлено в 25 чел. Возглавил академию генерал И. О. Сухозанет, отличавшийся педантичностью и далекий от науки. Николай I предпочел эту кандидатуру более образованному и зарекомендовавшему себя в науке генералу Хатову.

Обращаясь однажды к слушателям академии. Сухозанет заявил: «Сама наука в военном деле не более, как пуговица к мундиру; мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира»[416]. Царь был в восторге от этой фразы и благодарил начальника академии за строгость.

В соответствии с учебным планом в академии должны были преподаваться предметы, обеспечивавшие знание основ военного дела в целом и штабной работы в особенности. Курс обучения был рассчитан на 2 года. В летнее время офицеры теоретического класса несли лагерную службу вместе с частями Петербургского гарнизона, а офицеры практического класса занимались топографическими съемками, разбивкой лагерей, составлением обозрений и участвовали в маневрах, проводимых в Царскосельском лагере.

Главными предметами учебного плана были тактика и стратегия. Под тактикой подразумевалось «искусство образовать войска и посредством оных приводить в исполнение соображения стратегии, которая, в свою очередь, есть искусство устремлять наивыгоднейшим образом к достижению цели войны». Сначала курс тактики подразделялся на начальную и высшую, но вскоре было признано, что в задачу стратегии должно войти лишь изучение основ высшей тактики. Увлечение стратегией продолжалось недолго. В 40-е годы снова вернулись к прежнему делению курсов. Было установлено, что основанием преподавания начальной тактики должны стать строевые уставы, поскольку академия «должна приготовлять не столько ученых, сколько… офицеров для службы в войсках».

Стратегия предусматривала освещение систем известных военных теоретиков, при этом ни одна из этих систем не признавалась полностью приемлемой. Исходным пунктом курса было то, что «постоянных и безусловных правил для действий нет, и сама стратегия состоит из исследования элементов и средств и в оценке их влияния на ход войны». Генерал Медем, читавший этот курс, учил, что «никакая теория не может выучить искусству вести войны», она лишь может подготовить к этому.

Большое место занимала военная история, которая дополнялась курсом военной литературы. В учебный план входили также военная география и статистика, геодезия и топография, дополняемые черчением и съемкой. Остальные предметы занимали в учебном плане подчиненное положение.

В первые два десятилетия нащупывались как сам объект знаний, так и установление форм учебного процесса в академии. В отношении тактической подготовки был определен объем знаний в пределе полк — дивизия. В части стратегической — в пределе армии. Все остальные курсы должны были служить формированию офицера, способного мыслить оперативно-стратегическими категориями. Поскольку академия не имела готовых учебных курсов, то профессорам приходилось их создавать самим и размножать литографическим способом.

На этом этапе отмечается стремление приблизить учебный процесс к постановке преподавания в специальных классах кадетских корпусов. Это отметил Милютин. «Ныне, — писал он в 1851 г., — в курсе Военной академии слишком много школьного, теоретического, много педантизма; надобно сделать его более практическим, а для этого все предметы преподавания прямо и непосредственно связать с практическим применением их в самой службе»[417].