Русская армия между Троцким и Сталиным

Чичерин обратился к Ленину: «Со всей энергией присоединяюсь к заявлению о безусловной недопустимости применения к польской делегации каких-нибудь внешне унизительных скандальных аксессуаров вроде колючей проволоки, которая будет означать немедленный срыв переговоров в самой одиозной для нас форме в глазах всего польского народа…

Я уже полагал, что, основываясь на озлоблении населения против поляков, можно окружить их в их же интересах почетными телохранителями, предоставить им для хождения несколько определенных улиц, никого к ним не подпуская и не давая им возможности входить в какие-либо дома».

Чичерин обратился и к Троцкому, надеясь его переубедить. Но Троцкий уже на следующий день ответил:

«Считаю совершенно неосновательным протест Наркоминдела против решения Политбюро ЦЕКА относительно режима для польской делегации. В моей телеграмме сказано буквально следующее: «Нельзя ли поместить ее за городом, обнести колючей изгородью известную площадь, запретив выходить за пределы изгороди?»

Что унизительного в помещении делегации в помещичьей усадьбе, обнесенной колючей изгородью на протяжении нескольких десятин?

В Брест-Литовске значительная часть площади была обнесена колючей изгородью с надписью: «Всякий русский, застигнутый здесь, будет убит на месте»…

Лев Давидович не мог забыть, как немцы обошлись с российской делегацией в Брест-Литовске. На его записке Ленин написал: «Я согласен с Троцким».

Мелкие каверзы, устроенные для того, чтобы потрепать польским дипломатам нервы, были психологической компенсацией за неудачу в войне и необходимость принять крайне невыгодные условия мира.

В октябре 1921 года в Риге был подписан мирный договор с Польшей. К Польше отошли Западная Украина и Западная Белоруссия. Россия заплатила Польше тридцать миллионов золотых рублей в качестве контрибуции.

Польская кампания показала, что интересы мировой революции входили в противоречие с интересами Российского государства. Уже в феврале 1918 года на заседании ЦК, наверное, в первый раз прозвучала эта формула: в мировой политике «государство принуждено делать то, чего не сделала бы партия».

Но неужели сиюминутные интересы государства должны поставить крест на великой цели мировой революции? Вот вопрос, которым многие тогда задавались.

Ведь Ленин сам провозгласил лозунг всемирной пролетарской революции, сам призывал к созданию всемирной Советской Республики. Это же Владимир Ильич сказал:

— Как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы незамедлительно схватим его за шиворот.

У руководителей страны периодически возникало желание погрозить Западу кулаком. За этим стояла не покидавшая советских руководителей уверенность, что они со всех сторон окружены врагами, и договариваться о чем-то можно только с позиции силы.

В июле 1921 года Ленин вдруг предложил отправить одного из самых заметных военачальников Михаила Тухачевского — демонстративно — в Минск, поближе к западным границам, а заодно опубликовать интервью Ленина или Троцкого с грозным предупреждением: «сунься — вздуем!»

Нарком иностранных дел Чичерин тут же ответил Ленину, что грозить никому не надо:

«Один из лейтмотивов наших врагов — якобы в порыве отчаяния для своего спасения Советское правительство бросится на своих соседей. Наши враги распространяют легенды то о всеобщей мобилизации у нас, то о таинственных приготовлениях Троцкого. Грозные интервью и демонстративные поездки нисколько не внушат убеждения в нашей силе, но дадут богатейший материал для провокационной работы наших врагов…»

Разговоры о грядущей мировой революции не утихали. Тем более, что руководители Советского государства всячески старались ее разжечь, особенно в Германии. Немецким коммунистам посылали деньги и оружие для организации всеобщего восстания. Советская печать сообщала, что кипит Германия, что восстали коммунисты в Болгарии.

Михаил Афанасьевич Булгаков записал в дневнике:

«30 сентября 1923 года.

Для меня нет никаких сомнений в том, что эти второстепенные славянские государства, столь же дикие, как и Россия, представляют великолепную почву для коммунизма».

«5 октября 1923. Пятница.

В «Известиях» передовая Виленского-Сибирякова о том, что всюду неспокойно и что белогвардейцы опять ухватились за мысль об интервенции. Письмо Троцкого к артиллерийским частям Западно-Сибирского округа еще красочнее. Там он прямо говорит, что, в случае чего, «он рассчитывает на красноармейцев, командиров и политработников».

«18 октября 1923 года. Четверг. Ночь.

Сегодня берусь за мой дневник с сознанием того, что он важен и нужен.

Теперь нет уже никаких сомнений в том, что мы стоим накануне грандиозных и, по всей вероятности, тяжких событий. В воздухе висит слово «война». Второй день, как по Москве расклеен приказ о призыве молодых годов (последний 1898 г.). Речь идет о так называемом «территориальном сборе». Дело временное, носит характер учебный, тем не менее вызывает вполне понятные слухи, опасения, тревогу…