Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12

Но русская эмиграция не поняла и другого, обязательного для всех людей, лишенных предвзятых мнений. Пусть мысль, во имя которой сохранялась армия, ложна в своей основе: ее сохранение принесло неисчислимые выгоды для десятков тысяч, находившихся в ее рядах. Если бы вся эта масса, освободившаяся от дисциплины, была сразу брошена на европейский рынок труда, она погубила бы себя в борьбе за существование и не только морально, но физически опустилась бы на дно. Никакая форма организации, никакие способы организованного перехода к новым условиям жизни не могли быть применены к массе, которой привычна одна только форма военной организации. Но для поддержки этой организации нужна была идеологическая основа: без нее не может существовать воинской части. Таким образом и те, которые отрицают значение армии в настоящих политических условиях, которые безумно толкали к распылению единственную крупную и органически связанную русскую организацию, должны – если желают быть справедливыми – признать значение армии, хотя бы во имя физического существования тысяч людей.

Профессор А.В. Карташов, приехавший дорогим гостем общественности в этот «нищенствующий рыцарский орден», конечно, взглянул на него не с этой, утилитарной точки зрения. Склонный к религиозно-философскому мировоззрению, он увидел в галлиполийском корпусе религиозно-философское подкрепление своих теоретических взглядов на борьбу с большевизмом. Для него не было таким важным, что Галлиполи был на ущербе, что осыпались зеленые елочки на дорожках лагеря, что смыло дождем несколько клумб с эмблемами полков; углубленный в себя, он смотрел на парад, который генерал Кутепов сделал по случаю его приезда. Может быть, только тот поцелуй, которым обменялся он с командиром корпуса перед фронтом выстроившихся в белых гимнастерках войск, казался ему реальным и понятным символом того, что протекало перед его глазами. Когда в переполненном слушателями корпусном театре он выступил со своим докладом о нравственном оправдании борьбы с большевиками, он явился перед аудиторией не лектором, но проповедником, не ученым философом-богословом, но участником общей мистерии. Нам известно, какое впечатление произвели его слова на этой необыкновенной лекции. Он не приноравливался к толпе; он говорил своим обычным языком и даже раз употребил латинскую цитату. Но мы знаем простых солдат, которые с восторгом слушали А. В. Карташова; и не только слушали, но понимали то значительное, что было в его словах. А это значительное было не в комплиментах, не в ободрении радужными перспективами, не в обещании помочь, а в выявлении той нравственной красоты подвига, который творили, но который не могли осознать.

А.В. Карташов уехал тоже потрясенный всем виденным, а еще больше – перечувствованным. В лагере наших друзей в общественных сферах прибавилось одним крупным лицом. И через месяц, в конце сентября, Галлиполи посетили последние константинопольские гости: В.Д. Кузьмин-Караваев⁵³ и А.С. Хрипунов. Они подвели итоги впечатлениям своих предшественников. Они обещали активно выступить на борьбу за восстановление галлиполийской правды. И по приезде в Константинополь они выступили с докладом, который так и назывался: «Правда о Галлиполи».

«Почему же печать пишет о Галлиполи неправду? – говорит В.Д. Кузьмин-Караваев в своем докладе. – Потому что в печати выступают чаще всего слабые, обиженные, не выдержавшие испытания тяжелого, сурового, но необходимого. Они уходили и опубликовывали свои субъективные впечатления». Но правда о Галлиполи иная: «В Галлиполи, вдали от Родины, перерабатывают опыт войны и революции. Там сознательно любят Россию, хотят работать на ее пользу. И если суждено будет вскоре освободить хоть часть родной территории и если ее займут части 1-го корпуса, то можно будет поручиться за прочность этого освобождения и порадоваться за успех всего русского дела». Таково было заключение опытного военного юриста по спорному делу о Галлиполи.

Последний период жизни в Галлиполи был подведением итогов всего этого изумительного года. В самом деле, разве можно не назвать этот период «изумительным»? Двадцать пять тысяч человек, брошенных зимой на пустынный берег, не только не растерялись, не только не опустились, но, претерпевая громадные лишения, сплачивались во имя чисто идеологических побуждений. Окружающая жизнь приносила одни удары. Союзники не только держали строгий нейтралитет, но всей силой своего государственного авторитета стремились подорвать идеологические основы существования и уничтожить физически остатки Крымской армии. Влиятельные круги русской эмиграции проповедовали «новую тактику», так хорошо воспринимаемую массой изверившихся и деклассированных беженцев.