Русская армия в войне 1904-1905 гг.: историко-антропологическое исследование влияния взаимоотношений военнослужащих на ход боевых действий

Особое отношение кавалеристов к представителям всех остальных военных профессий императорской русской армии имели под собой материальные и социальные причины. Военная публицистика была переполнена негативными отзывами о негласной практике отбора офицеров в кавалерию: «Поступление в кавалерийское училище обусловливается, помимо желания, едва ли не в большей степени имеющимися средствами, так как по господствующим и теперь еще взглядам в кавалерию могут идти только состоятельные. Так это и бывает на деле, хотя и меньше, чем прежде; и много лиц, способных и желающих служить в кавалерии, вынуждены отказываться от этого»^{315}. Известно, что юнкера Николаевского кавалерийского училища, в отличие от всех остальных юнкеров дореволюционной России, носили уставную форму, сшитую на заказ^{316}. Юнкера-кавалеристы носили знаменитые на весь Петербург серебряные шпоры мастера Савелова. Осознание собственной «особости» кавалерист сохранял на протяжении всей своей службы и нередко относился к остальным родам оружия с презрением^{317}.

Не оказались безоблачными и отношения военных с медиками. Лазаретами, госпиталями и прочими медицинскими учреждениями в районе боевых действий, как правило, заведовали кадровые офицеры, тогда как основной персонал составляли военные врачи, многие из которых являлись мобилизованными гражданскими лицами^{318}. В дневнике младшего полкового врача 35-го Восточно-Сибирского стрелкового полка В.П. Баженова от 12 октября 1904 г. имеется характерная запись об отношении к врачам со стороны офицерского корпуса: «Офицеры не считают врачей людьми своего круга, а врачи смотрят на офицеров как на недоучек, на малокультурных людей и стараются держаться от них в стороне, соблюдая лишь официальные отношения»^{319}. Основной контингент призванных врачей составили жители крупных городских культурных центров^{320}, которые не вполне понимали реалии военного быта. Врач В.П. Миролюбов стал очевидцем конфликта, возникавшего на фоне профессиональных интересов врача и офицера: «Заведующий санитарной частью команды врач без всякой задней мысли сказал, что едва ли в такой ранний час у солдат может быть аппетит, и потому он недоумевает, почему назначен “обед” в 4 ч утра. Смотритель лазарета (офицер) обиделся, истолковавши эти слова в смысле подрыва престижа его власти и вмешательства врача подобными “замечаниями” в сферу его действий. К общему нашему удивлению, он потом пожаловался дивизионному врачу»^{321}.

§2. НОВЫЕ ТИПЫ КОНФЛИКТОВ В ОФИЦЕРСКОМ КОРПУСЕ РУССКОЙ АРМИИ В ПЕРИОД РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ 1904-1905 гг.

Материал о конфликтах на этнической и религиозной почве не так обширен, как материал по другим видам противоречий в офицерской среде. Находку свидетельств о них можно отнести к разряду исследовательской удачи. Во всех крупных воинских соединениях в специальном сейфе хранилось ежегодно обновляемое издание секретного Военно-статистического ежегодника^{322}. В нем отображались сведения об этническом и конфессиональном составах военнослужащих по всем родам войск, округам и пр. Официально подданные русского императора делились исключительно по конфессиональному принципу; еврей, принявший православное крещение, становился православным и делал вполне успешную карьеру (М.В. Грулев[27]); в свою очередь, русский, перешедший в лютеранство, получал соответствующую отметку в формулярном списке. Проблема этничности или национальной принадлежности в императорской дореволюционной армии до войны 1904-1905 гг. ограничивалась списком благонадежных или неблагонадежных этнических групп. Собственно проблема учета этнической принадлежности комбатанта с целью недопущения конфликтов имела место только в инородческих милиционных формированиях Кавказской армии XIX в.^{323} Главной заботой для командования Кавказского корпуса русской армии становилось правильное с этнической точки зрения назначение командира: «Попытка поставить ингушей под начальство осетина (или наоборот) означала провокацию к мятежу»^{324}. В целом в императорской армии было принято считать, что евреи не могут быть хорошими солдатами: они склонны к воровству, трусости, предательству на поле боя^{325}. В отношении поляков-католиков были введены жесткие ограничения по числу их пребывания в полках и соединениях^{326}. Более того, официально офицер, избравший в супруги польку-католичку, лишался внеочередного производства в следующий чин^{327}. В свою очередь, офицерские династии немцев-протестантов пользовались особым доверием правящей династии^{328}. Необходимо заметить, что многие офицеры с немецкими, шведскими и голландскими фамилиями, находясь в России в третьем и четвертом поколениях, ощущали себя русскими и относили себя к русским. Многие представители этих династий приняли православие.