Русская Атлантида. Невымышленная история Руси

А ведь могло быть и совсем не так. Сбылся, стал реальностью один из многих вариантов истории. Мы живем в одном из вариантов мира, который в той же степени вероятен, что и все другие варианты. При других поступках людей, при другом повороте даже одного события могли сложиться совсем другие государства, другие правительства, общественные и государственные системы.

Я не уверен, что Свидригайло был обречен проиграть войну за престол. Что было бы, не ввяжись он в войну с Польшей в 1430 году? А особенно — приди он к власти в 1437 году, уже как Великий князь Русский?

Здесь два варианта: провозглашения равенства православных и католических феодалов, распространение на православных действия всех «привилеев». В современной Белоруссии указ 1563 года, давший равные права православным, считают как раз временем, когда Белоруссия ассимилировала Литву. В 1563 году было поздно, потому что многие земли ушли в Московию, восточный монстр уже разросся, окреп — ив огромной степени руками и мозгами выходцев из Литвы. Отход двух третей Великого княжества под Польшу говорит о об огромном недоверии русинов к собственному правительству. Полякам, получается, верили больше.

А в 1430–1440 годах вовсе не было поздно: «отъезды» в Москву тогда еще только намечались.

Другой вариант: возникновение Великого княжества Русского со столицей в Слуцке или в Пинске. Фактически сложение Западной Руси как национального государства, уже без псевдонима «Литва». У Литвы остаются только земли Аукшайтии и Черной Руси, и они очень быстро входят в состав Польши.

Разумеется, социальный строй и политика этого государства могли пойти в разных направлениях, но ведь тогда вечевой строй и традиции демократии неизбежно продолжались бы. Очень вероятно, что сложилось бы своего рода «Пинское право», регламентирующее и городское самоуправление, и самоуправление земель.

Очень вероятно, что Великое княжество Русское оказалось бы в Унии с Польшей, но уже на совершенно других условиях. Западная Русь смогла бы заявить о себе как о чем-то едином и целостном. Не было бы раскола 1569 года, когда под Польшу ушло две трети Великого княжества Литовского. Не было бы формирования двух таких разных народов на севере и юге Западной Руси.

А главное — это было бы Великое княжество православных. Православные пользовались бы в нем всей полнотой прав, и не было бы никаких причин для пресловутых «отъездов» в Москву. Скорее наоборот, можно себе представить ручеек, текущий в совсем ином направлении — ручеек умных и активных людей, переезжающих из диковатых полутатарских княжеств Северо-Востока в богатые и культурные города Западной Руси. И князей, «отъезжающих» в Великое княжество Русское.

При таком повороте событий Москва скорее всего никогда не смогла бы подняться как лидер Северо-Востока, а уж тем более как лидер «всея Руси». Московский вариант русской культуры не стал бы ведущим, не стал бы ассоциироваться с самим словом «Русь». За понятием «русский» стояло бы нечто несравненно более культурное, цивилизованное, осмысленное. Русь не была бы во всем мире синонимом деспотии, варварства, высокомерия, изоляции; символом добровольной и от того особенно омерзительной азиатчины.

Вторая виртуальность

Возможен был и другой вариант решения проблемы, более глобальный. 1400 год, Ватикан. Папа римский заявляет, что мелкие вероисповедные различия между западом и востоком церкви несущественны. Что он не претендует на власть над детьми Святой апостольской церкви, которые хотят быть независимы от Рима и подчиняться другим, восточным патриархам. Он их тоже считает своими духовными детьми и будет молиться за них.

Папа также требует немедленного прекращения всех Крестовых походов против православных стран, требует примирения крестоносцев с населением стран, в которых они действуют. Он сурово осуждает земных владык вроде польского короля Владислава Ягелло, притесняющего своих православных подданных, и отечески просит его больше так никогда не делать.

Одновременно патриарх Константинопольский заявляет, что все различия в догмах и в отправлении культа он не считает принципиальными и что различия нисколько не мешают ему одинаково любить всех духовных чад Святой апостольской церкви. Что для него католики — духовные дети, находящиеся под омофором одного из патриархов единой Кафолической церкви, и он не будет никогда ни анафемствовать католиков, ни считать их конфессию ересью.

После чего патриархи встречаются где-то между Римом и Константинополем… Скажем, в Венеции или в Дубровнике. Они обнимаются и дружно призывают своих духовных чад отринуть вражду и заняться самоусовершенствованием, богоискательством и прочими полезными делами, а не шизофренической конфронтацией друг с другом. У каждого из иерархов при этом за пазухой может быть по здоровенному булыжнику, но это уже дела не меняет; политика на каждом шагу так и делается.

Такая встреча патриархов имела бы множество различных последствий в разных концах всего христианского мира — и не только в нем.