«На огромной и вдавленной в широкие плечи голове не было ни единого волоска; но зато необычайно длинная борода его, которая, покрывая всю грудь, опускалась ниже пояса, была предметом явного уважения и тайной зависти всех раскольников Брынского леса. Ученик знаменитого наставника черноболцев, Антипа Коровьи ножки, он сам был известен во всех скитах под именем Волосатого старца. Прямой и узкий лоб, его бездушные, оловянные глаза, бессмысленные взгляды и совершенное отсутствие выражения в этих пошлых чертах лица, безжизненного в высочайшей степени, — все носило на себе отпечаток и природной глупости, и совершенного невежества. Если б борода этого лысого старика была не длиннее обыкновенных бород, то, вероятно, он прожил бы незаметно свой век в толпе безграмотных раскольников, которые повинуются своим наставникам из-за того, что они говорят с ними языком, похожим на церковный язык, которым писаны все наши духовные книги.
Казалось, случай как будто нарочно свел вместе этих трех раскольников, чтобы олицетворить перед глазами Левшина три главных начала почти всякого раскола: безумный фанатизм, фарисейское лицемерие и глубокое, закоснелое невежество» [112].
Комментарии нужны? А ведь перед нами — только один из романов, сеющий неприязненное отношение к старообрядчеству. Вплоть до того, что становится неприятен всякий, объявляющий себя старообрядцем. За все время, отпущенное историей Российской империи, разве что Мамин-Сибиряк и Д. Л. Мордовцев не внесли своей лепты в говорение всевозможных гадостей [113].
Отвращение, неприязнь, презрение к старообрядчеству формировались и в Российской империи, и продолжали формироваться в СССР.
Имеет смысл вспомнить и талантливый роман А. Н. Толстого «Петр Первый», в котором старообрядцы редко называются иначе, нежели «раскольники», и выступают как сборища садистов, мракобесов и изуверов. И то, что статья критика Латунского, «разоблачавшая» булгаковского Мастера, называлась «Воинствующий старообрядец».
Есть, конечно, и тут исключение — романы Черкасова [114]. Но не случайно же эти романы при советской власти издавались недостаточными тиражами и представляли собой библиографическую редкость.
При советской власти старообрядец был даже в меньшей степени «внутренним врагом», чем в Российской империи. Со времен же Алексея Михайловича и Петра I в империи из старообрядца активнейшим образом сформировался образ внутреннего врага, тупицы и негодяя.
Только в 1905 году, когда многое, всегда бывшее «нельзя», стало все-таки «можно», оказалось, что большая часть русских предпринимателей — старообрядцы. Самая активная, самая современная, самая предприимчивая часть национальной буржуазии — Милюковы, Гучковы, Прохоровы, Солдатенковы, Грачевы, Рябушинские, Третьяковы — все, как один, старообрядцы. В начале XX века 64% всего торгово-промышленного населения Российской империи имели предков-старообрядцев. В начале этого столетия только купцы-старообрядцы умели вести дела так, что вытесняли из торговли немцев, армян и евреев. Купцы же, сторонники официозного православия, как правило, проигрывали инородцам и иноземцам. «Волосяные старцы» в роли самой активной и предприимчивой части русского народа?! Как же так?!
Последствия
Пора ответить все же на вопрос: чего же хотел Никон? Не что он декларировал, а чего же он хотел на самом деле?
Фактически, если не принимать всерьез разного рода заверений, он хотел только одного — послушания и покорности. Происходил отбор тех, кто хотел открытости Руси, стремился к более современным формам религиозности — это несомненно. Но такой отбор действовал все же в основном на столичную верхушку, на интеллектуалов церковной организации.
А одновременно шел другой отбор, по другому признаку: отбор послушных.
Оруэлл считал, что все диктатуры всех времен очень отличались от тоталитарных режимов: они требовали принимать за истину одно и то же, а тоталитарные режимы постоянно требуют считать истиной то одно, то другое.
Плохо он знал русскую историю! Царь и патриарх в XVII веке делают именно это: требуют от населения страны начать верить во что-то другое, не так, не тем способом…
В итоге русские люди разделились не просто на старообрядцев и новообрядцев. Не в обряде тут дело. Ничуть не в меньшей степени русские люди разделились на послушных и непокорных.
Послушные были готовы отказаться от права участвовать в решении сложных бытийных и философских проблем; и от какой-то части социальной, даже хозяйственной самостоятельности. Сказали вышестоящие, что прежние книги — неверные? Значит, неверные. Велела правящая Церковь (а с ней и государство), креститься тремя перстами? Значит, ей виднее. Будет теперь ставить «сверху» священников в приходы (а не паства будет их избирать)? Значит, так надо. А мы что? Мы — люди маленькие. Наше дело — слушать, молиться, как приказано… и делать, как чиновники велят.