Русская борзая

«У меня уши завянут от жалости», – подумала Евстахия, слушая ее.

– Разумеется, в целом мы довольны успехами детей, – успокоила женщина Евстахию, – но обнаружилось, что у них есть определенные трудности с настоящим и прошедшим временем. Будущее время и сослагательное наклонение они, напротив, знают отлично. Не стоит на этом специально останавливаться…

Евстахия сидела на своей длинной косе и никак не могла понять, почему эта женщина, чей безупречный французский она только что слышала, не учит своих детей сама, а доверяет их чужому, не столь сведущему человеку. Между тем из солнечной гостиной в полумрак комнаты, где они сидели, вошел мальчик. Мать ушла, и Евстахия устремилась к виновнику их разговора. Она показала ему подбородком на место, своей ногой расплела его ноги под столом и схватила тетрадь с французскими глаголами, полная решимости погонять его по настоящему и прошедшему времени. Но в этот момент опять почувствовала, как стремительно растут ее ногти. Она посмотрела на них, увидела, что они и впрямь растут, и не смогла вспомнить ни одной буквы из правого столбца, по которому собиралась спрашивать. Открыла тетрадь и, читая оттуда, велела мальчику повторить настоящее и прошедшее время французских вспомогательных глаголов. Ученик знал их в совершенстве, и Евстахия Зорич удивилась.

– Все знаешь, а в школе сидишь как в рот воды набрал. В чем дело? Твоя мать на тебя жалуется!

– Не на меня, а на Качунчицу…

– Ты опять?

– Мама говорит, что Качунчица отлично знает будущее время, сослагательное наклонение и деепричастия, но никак не может выучить настоящее и прошедшее время, ну те, что в правом столбике. Не знаю, почему, ведь это так просто, гораздо проще всего остального… Мама говорит, что вы здесь как раз для того, чтобы вытащить Качунчицу из болота…

Евстахия посмотрела на мальчика, задумчиво опоясалась косой и вышла. На следующее утро она проснулась с ощущением, что язык у нее раздвоился, как у змеи, но чувствовала она только его левую половину, правая ни на что была не годна. Она встала, надушилась «Дикой водой», смахнула косой пыль со стола и принялась готовиться к защите диплома. Сначала подготовка шла неплохо, но затем застопорилась. Она тоже теперь не знала настоящее и прошедшее время французских глаголов, а различие между давнопрошедшим совершенным и давнопрошедшим несовершенным и вообще перестала понимать. Короче говоря, особую трудность вызывали у нее примеры с правой стороны тетради. Левая сторона, наоборот, становилась все яснее, и она никогда так хорошо не владела будущим временем французского языка, сослагательным наклонением и деепричастиями настоящего времени. Особенно ее заинтересовало второе будущее время. Она поняла, что некоторые люди грызут время, начиная с ближайшего настоящего, и доходят так до конца, но есть и такие, что, как жуки-древоточцы, вгрызаются в него где-то посередине, оставляя после себя дырки. После этих мыслей ей почудилось, что у нее на голове два вида волос, и она решила передохнуть…

В шкафу Евстахия нашла платье с пятном от напитка, пролитого в первый день на Добрачиной улице, и отнесла в химчистку.

«Напугай человека и увидишь животное! – думала она по пути. – Поэтому, если тебя напугали, обрати внимание на то, чт́о в тебе первым реагирует на опасность и неожиданность: голос, рука, мысль, взгляд, волосы, слюна, изменившая вкус… И заруби себе это на носу, пока не поздно. Это твои сторожа, твой аванпост, первый сигнал о том, что тебе что-то угрожает…»

Ибо в тот день, когда был пролит напиток, в Евстахии на опасность не среагировало ничего, или почти ничего, если не считать руки, которая задела бокал и на которой начали так быстро расти ногти. Это был единственный сигнал тревоги, но она полгода его не понимала. Теперь, когда, судя по всему, было уже поздно, когда ее захватили врасплох не на той ноге, Евстахия в смятении смотрела на свою обросшую ногтями руку, которую она вовремя не послушалась.

– Все мечтаешь? – ехидно обратилась к ней одна из сокурсниц перед лекцией, а потом спросила, который час. И тут Евстахия обнаружила, что не может ей ответить, хотя знает, сколько времени. Она хотела продолжить свой путь по ветру, дующему с Калемегдана. Потом передумала и сказала:

– Могло бы быть без пяти пять. – В сослагательном наклонении.

И, произнеся эту фразу, остолбенела. Похоже, с французского языка, у которого были парализованы сейчас и вчера, болезнь перекинулась и на родной язык.

«Что же будет с моим настоящим и прошедшим временем теперь, когда я их бросила? – в ужасе спросила себя Евстахия. – Они исчезнут без следа и навсегда пропадут или уйдут к кому-то другому и перестанут, потеряв будущее, быть моими? И кто-то сейчас забирает у меня мои воспоминания и присваивает себе?»