Русская борзая

Коич толкнул ногой дверь, она отозвалась где-то вверху колокольчиком, привязанным, точно пес, за веревку. Вошел и поздоровался с офицерами. Совсем недавно, у Шварцев, Коич взял правды в кредит и солгал, будто уже разговаривал с поручиком Чириловым, а теперь хотел воспользоваться случаем, чтобы действительно это сделать.

– Господам, конечно, известно: вот уже три дня только и говорят что о будущем представлении в благотворительных целях…

– Молчать! – прикрикнул на него Чирилов и вновь потянулся к сапогу. Потом налил большой бокал вина, повернулся к Коичу и силой заставил того выпить.

Глядя на поручика Чирилова сквозь стекло и вино, Коич вдруг побледнел: он вспомнил, что упустил одну из самых важных в этом деле вещей – не позаботился о запасной красной королеве. Он начал лихорадочно прикидывать, можно ли в последний момент исправить упущение.

– Не желают ли господа принять участие в своих собственных чинах, но в более красивой форме? – поспешил спросить он присутствующих. – В великолепных белых или пурпурных мундирах – кому какой понравится! В ботинках на пуговицах и вязаных чулках по колено, в длинном жилете и доломане с бахромой. Соблаговолите определиться с цветом, и помощник закройщика придет завтра утром в казарму снять мерку с ваших мундиров, только рукава выверните.

– Я за белый, естественно, – сказал один из офицеров, тот, что выигрывал. – Он означает землю, яблоня – символ белого цвета.

– А я против! – бросил Чирилов упрямо, продолжая проигрывать.

– А кто будет играть? – спросил третий офицер, и Коич ответил слегка дрожащим голосом:

– Миша Величкович и Конда-младший.

– Мой выигрыш! – заметил офицер и бросил карту, которая брала прикуп. – Мне тоже белый мундир!

Коич поклонился, неслышно выскользнул на улицу и заказал у Ковачки еще одно платье, точно такое же, какое уже было сшито для красной королевы. Затем отправился в гостиницу и тщательно сбрил там свою красивую бороду. Опять наткнулся на узелок, махнул рукой и спрятал прядь с узелком в карман. Теперь, без бороды, он мог исполнить роль запасной красной королевы. Коич лег на прохладные, чуть влажные простыни, глаженные на полу утюгами на длинных рукоятках, и уснул. Как обычно, он не видел снов, только слова, ясные и отчетливые, слова, которые кто-то ему говорил, будто диктовал, и утром какое-то время он помнил их, но сон быстро поблек, словно цвета на только что выкопанном ларце, как только на него упадут взгляды и свет.

Проснулся Коич рано. Лежал на спине, глядел в сумерки, которые светлели и шептали, и чувствовал себя как никогда одиноким и косоглазым больше, чем другие. Мимо проходили какие-то несвежие дни, портились один за другим, а неделя в конце заплесневела и ни на что не годилась. Трубы где-то в стенах дрожали и гудели, как пароход, на котором он прибыл из Вены, неся в себе тайну: финал шахматной партии с живыми фигурами. Этот финал знал только он, и один старинный дебют, известный триста лет назад, когда шахматы еще назывались «затрикион», был тщательно им изучен, ходы выписаны и готовы к тому, чтобы их прочитали. Так называемые игроки Величкович и Конда-младший должны были следовать заранее предписанным ходам. Судьба фигур и его сограждан, которые эти фигуры выбрали, была предопределена три века назад, и единственным отличием было то, что костюмы теперь – не черные и белые, как у ворон, а красные и белые.

Коич встал с постели, заглянул через зеркало в комнату, растерялся оттого, что у него больше нет бороды – лицо показалось ему красивым, но каким-то мягким и нежным, захотелось его погладить. Он зажмурился и сказал самому себе:

– Умойся сперва, даст тебе Бог завтра новую грязь!

2

Восьмого октября 1922 года в пять часов пополудни, во время женского обеда, в Панчево встретились в снегу четыре тишины. Где-то возле старой церкви остановился на минуту Петар Коич (как остановились и все остальные в Панчево в этот час) и впервые в жизни услышал все четыре фонтана. Звук доносился в тишине с Тамиша, из Нижнего переулка, от верхней церкви и с кладбища, и можно было сосчитать каждую каплю. Потом, словно считая эти капли, ударил барабан, и на вечернюю службу в Данилову церковь промаршировали пятнадцать солдат в великолепных мундирах XVIII века, белых и красных. Последний ряд был неполным, Коич, к своему ужасу, увидел, что не хватает одной красной пешки, рабочего со стекольной фабрики, который в тот день обжег себе рот.

Когда после вечерни солдаты торжественно проследовали через городскую площадь и вошли в зал «Трубача», Коич пришел к выводу, что ему самому придется переодеться и заменить недостающую пешку.

В зале были влажные окна, на сцене стоял Яцика, позади него курил трубку цимбалист, и уже играла виолончель Яцики, про которую говорили, что ее выдали замуж в другое село, и теперь, когда она играет в Панчево, ее слышно в Старчево.