Русская дива

— Русы! Русы сожгли Итиль! — выкрикнул кундур-хакан, не поднимая головы от пыльной дороги и свежего лошадиного помета. — Вятичи и буртасы пропустили русов по Большой реке, и они сожгли Итиль! Все погибло, все царство погибло, о великий Каган! Бог Израиля оставил нас!..

— Говори еще! — снова приказал Иосиф Тогармский, темнея лицом.

— Они пришли на ладьях, ночью, когда твое войско спало, о Царь! Их тысячи тысяч! Они бесчисленны, как песок, сильны, как степные волки, и не знают пощады ни к мужу, ни к жене его, ни к детям нашим! — быстро заговорил кундур-хакан, глотая пыль. — Они разграбили все, что было у нас на реке и вокруг нее. Они сожгли синагоги, церкви, мечети, базары, бани! Они убили всех, кого застали спящим, а кто проснулся — тому вбивали гвозди в головы! Они ослепили раввинов, мулл и священников. Погибло царство твое, о Царь царей…

— Кто привел их?

— Святослав, новый киевский князь. Он молод, как отрок, но силен, как бык…

— Теперь замолчи. Ты знаешь, что делать, — прервал его Царь и направил своего коня медленным шагом назад, к войску своему, которое в трепете походных знамен стояло пред ним бесконечным строем.

А позади Иосифа лежащий в пыли кундур-хакан вытащил из ножен свой поясной кинжал, упер его рукояткой в землю и грудью бросился на острие.

Но Царь Хазарский даже не оглянулся на предсмертный хрип своего кундур-хакана. Он подъехал к своему войску. По его короткому знаку хакан-бек снова поднял руку. И смолкло войско хазарское, даже кони перестали рыть копытами сухую землю.

— Слушай, Израиль! — громко и внятно сказал Иосиф Тогармский своим воинам. — Снова, как двадцать два года назад, русский князь воровским способом пришел в наше царство. Мечом, огнем и пыткой он умертвил детей наших, жен наших и отцов наших. Теперь я поведу вас на злодея и войско злодея. Да укрепится сердце ваше! Не бойтесь, не трепещите пред ними, потому что Господь, Бог наш, идет с нами, чтобы воевать за нас. Барух Ата, Адонай Элухэйну! Сделай наших врагов, как солому пред ветром, как лес пред огнем! Гони их своим штормом и своей бурей порази! Да нападет на них страх и ужас! От величия мышцы Твоей да онемеют, как камень, когда пойдет на них народ Твой, Господи! Воины мои, великое войско хазарское! Не назад мы пойдем, а вперед! Во имя Бога — вперед! А Он раздавит наших врагов! Кадыма!

— Кадыма ц'ад! — крикнул хакан-бек, выхватив меч из золоченых ножен.

— Кадыма ц'ад!!! — грянули тысячи глоток.

Царь Иосиф хлестнул плетью своего белого скакуна и действительно поскакал не назад, в Итиль, а вперед, и только минуту спустя понял Рубинчик маневр своего великого предка. Вся колонна, не нарушив боевого порядка, рысью выстелилась за своим Царем, а он, увлекая войско, повел его по широкой дуге, все заворачивая и заворачивая сначала на запад, а потом и к югу, к Итилю. Пешие воины и обозы, оставшись на месте, легко повернули к югу, но конница не ждала пеших, она уже летела за своим Царем и Богом, дугой обходя Рубинчика. Солнце сияло на их металлических латах и шлемах, слепя ему глаза. Грохот копыт содрогал неоглядную степь, как гигантскую мембрану, и оглушал его слух. И из этого света и шума вдруг родился какой-то знакомый, как «Болеро» Равеля или как фрейлехс, мотив судьбы и возникли странные слова незнакомого, но мучительно узнаваемого текста. Этот текст был без начала, с пропусками слов и даже целых предложений, но Рубинчик видел его, мог читать и слышать, словно когда-то, тысячу лет назад, он сам написал их на древнееврейском языке:

«Я приняли их к себе люди казарские… И они породнились с жителями этой страны… И они всегда выходили вмеcте с ними на войну и стали одним с ними народом… Но пошли воевать против них и князь русов, и царь турок, и только царь алан был подмогой для казар…»

Ужималась дуга хазарского войска, все острей заворачивал на юг свою конницу Царь Тогармский, все ближе накатывала на Рубинчика гремящая лава, и вот уже накрыла его своим топотом, ухватила, как щепу в ледоход, вскинула на какого-то коня и увлекла, понесла за собой, заставляя кричать от восторга общей атаки и ужаса близкой смерти:

— Кадыма ц'ад!

Этот шум и музыка судьбы все росли и росли над степью, над битвами конниц и танков, над атаками наполеоновской армии и огнем «мессершмиттов». И Рубинчик все сражался с непонятными врагами — с французами, немцами, шведами, литовцами, японцами.

«И они породнились с жителями этой страны… И они всегда выходили вмеcте с ними на войну и стали одним с ними народом…»

— Иосиф! Иосиф Михайлович! — женский голос извлек, вытащил Рубинчика из глубины веков и прервал мотив равелевского «Болеро».

Он открыл глаза, еще плохо соображая, где он, в каком веке и в какой части света.