Русская Доктрина

Не случайно сразу после голосования 1993 года у многих появились подозрения, что принятие Конституции стало результатом ряда подтасовок. Есть основания полагать, что реальное участие в выборах и голосовании по Конституции приняли менее 50% населения. С той поры у власти остался “скелет в шкафу”: в любой момент в общество может быть вброшен тезис, что ельцинская Конституция не была принята даже по наспех утвержденному положению о “всенародном голосовании”.

Русская доктрина рассматривает два варианта решения “конституционной проблемы”, каждый из которых ценен и может быть применен в зависимости от политической ситуации.

1) Один из вариантов предполагает полный отказ от Основного закона. Тем самым, упразднив негодную Конституцию, вместе с ней упраздняются и все ее погрешности и пороки. Существование правовой системы без Основного закона не представляет собой чего-то исключительного. Более того, в строгом смысле слова в России никогда не было конституций до 1918 года, когда после разгона Учредительного собрания большевики утвердили свою “революционную” Конституцию РСФСР на Съезде Советов.

На протяжении всей тысячелетней истории у нас не было документов, носивших конституционный смысл. Конституции нет в Великобритании, несмотря на то, что она считается образцом “конституционной монархии”. Конституции нет и в Государстве Израиль, поскольку, так же как и сторонники Русской доктрины в отношении России, израильтяне провозглашают, что их государство основано Богом, а земля “подарена евреям во времена Исхода”. Кстати говоря, здесь мы видим прецедент политико-правового континуитета (принцип непрерывной государственности), которым предлагаем руководствоваться и русскому праву.

Справедливость отказа от принципа Конституции обусловлена тем, что в Европе конституции имели смысл революционного акта – “демонстративного отречения от прошлого”, выступали как переучреждение государства и были интимно связаны с пафосом протестантских церквей, которые, в их вражде против Римской церкви, стали “переучреждать” свои духовные общины и конфессии. Плодами революции вместе с новым законодательством стали: новый календарь, новые учреждения, новый образ правления – все творилось заново. В этом смысле большевики были последователями французских радикалов. Они мазали прошлое черной краской, двумя строчками одного из декретов отменили старый Свод законов и все российское право. Конституции 1918 и 1922 годов переучреждали Россию и затем Советский Союз в духе полного разрыва с историей. История рассматривалась как предыстория.

Существует точка зрения, что принятие и признание постсоветской Конституции недопустимо, потому что Россия – это божественное установление, и деяние Бога нельзя подменить делами политиков. Крайне неудачная, несамостоятельная эпигонская Конституция 1993 г. явилась результатом слепого копирования западных юридических образцов.

В начале 90-х годов в России начался настоящий “конституционалистский бум”, который получил отражение в двухтомном сборнике проектов конституции (под редакцией Подберезкина), это была своего рода гимнастика конституционной мысли. До официального представления в Верховном Совете России дошли три проекта Конституции: комиссия Румянцева подготовила официальный проект, свои проекты подготовили коммунисты и Конгресс Русских Общин. После стрельбы 1993 г. все эти проекты были погребены под слоем пепла, а победил текст Конституции, сработанный в кремлевской администрации. По сути, он был некритически скомпилирован на основе конституций США и частично Франции (самых радикально-революционных в правовом плане конституций). Ничего “русского” в ельцинской Конституции нет, никакого глубокого понимания русской правовой традиции нет тоже.

2) Второй вариант распутывания гордиева узла современной конституционной проблемы противоречит первому в том пункте, что богоустановленность государства не влечет за собой недопустимость Основного закона. Ведь в Средние века, когда никто не сомневался в богоустановленности власти, это убеждение не мешало многим нациям составлять конституции и заключать договоры об учреждении новой власти, которая мыслилась такой же “Богом данной”, как и ее предшественница. Субъектами средневекового конституционного права, то есть договорных отношений, касающихся организации государственной власти, выступали различные исторически сложившиеся публично-правовые сообщества — сословия, городские общины, церковь.[24]