Русская Доктрина

Главным пороком хрущевского “общества потребления” стала коррозия морально-психологической модели, по которой строилась жизнь конкретного человека. Результатом “оттепели” начала 60-х годов стало разложение духовно-интеллектуальной цели, которая при Сталине выстраивалась виртуозно и осмысленно. Не случайно эта дезориентация 60-х годов шла об руку с новыми кампаниями воинствующего атеизма и разнузданной космополитической риторикой. “Советский народ”, приглашенный к потреблению, стал усваивать западные модели жизни, зачастую невольно тянуться к западному образу жизни (в бытовой и массовой культуре, представлении о красивом и нравственно приемлемом). Если Сталин дал возможность, по выражению священника Димитрия Дудко, в безбожной стране жить по Божьим заповедям, то после Сталина безбожие начало захватывать все этажи общества. Позднесоветский гуманизм означал отсутствие устойчивого ценностного ядра, ослабление идентичности, потерю духовной вертикали. “Моральный кодекс строителей коммунизма” был одной из убогих попыток заполнить образовавшуюся пустоту. Именно при Хрущеве рождаемость среди русских упала ниже, чем у кавказцев и среднеазиатов, сохранивших традиционный уклад жизни. Массовые аборты, массовые разводы, массовый алкоголизм значительно приблизили нацию к западноевропейскому образу жизни.

Сталин к концу своего правления окончательно расстался с большевистскими космополитическими иллюзиями и увидел в русской нации здоровый инстинкт противодействия западному влиянию, инстинкт, которого были лишены многие представители интеллигенции. В беседе с писателями в 1947 году он наставлял их воспитывать советский патриотизм, искоренять в интеллигенции преклонение перед заграничной культурой, фактически ту самую “смердяковщину”. “Это традиция отсталая, она идет от Петра, – сказал писателям Сталин. – Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет снимать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия…” “Надо уничтожить дух самоуничижения. (…) Надо на эту тему написать произведение. (…) Надо противопоставить отношение к этому вопросу таких людей, как тут, – сказал Сталин, кивнув на лежащие на столе документы, – отношение простых бойцов, солдат, простых людей. Эта болезнь прививалась очень долго, со времен Петра, и сидит в людях до сих пор” (из воспоминаний К. Симонова). Все-таки Сталин не выработал более зрелой структуры империи, чем социал-демократическая “автономия”, хотя его политика “переселений” некоторых народов в 40-е годы была намеком на возможность такой выработки. Путь к имперскому территориальному устройству был для Сталина открыт, но он не продвинулся по нему, ограничиваясь малыми мерами. Отход же от целостной сталинской доктрины государства в одних аспектах привел постепенно к сдаче всех позиций. В конце концов произошло и разложение национального идеала.

Брежнев вместе с Косыгиным, сохранив основную установку Хрущева на “потребление социализма”, попытались, и весьма успешно, согласовать эту установку с реальностью. Прежде всего вместо хаотических попыток дать все всем была выработана стратегия “послойного” обеспечения народа товарами народного потребления. Желанные предметы потребления были разделены на категории – на те, которые экономика могла обеспечить в достаточном количестве прямо сейчас; те, которые были в “дефиците”; и, наконец, “редкие” товары, по сути – предметы роскоши. На последнюю категорию повышались цены, таким образом людей заставляли финансировать производство остальных категорий. “Дефицит” же потому и был “дефицитом”, что в экономику закладывалось его недопроизводство, чтобы с гарантией обеспечить каждому товары первой необходимости. Постепенно многие товары утрачивали дефицитный характер. Неуклонно, слой за слоем, советская экономика клала асфальт всеобщего обеспечения и резонно гордилась тем, что в рамках “развитого социализма” товары первой необходимости доступны каждому.