Русская доля

Всюду общественные отношения строятся таким образом, что власть предержащие наделяются функциями и морального авторитета, и инициатора. С серпом-молотом и формулами имеют дело работники низового звена, а руководитель фактически только тем и занимается, что направляет и мобилизует подчиненных, убеждает их в необходимости гореть на рабочем месте, улаживает всевозможные конфликты… в общем, формирует благоприятную атмосферу на порученном ему участке общественной деятельности. При этом еще и личный пример эффективной работоспособности должен показывать.

Поскольку моральный авторитет на насилии и обмане не заработаешь, а талант – всегда от Бога, государство вынуждено искусственно выращивать личностные статусы своим функционерам. Идти на подлог, лепить из грязи князя. Одновременно – давить на неординарных людей. Стараться либо завербовать их в государственные служащие, навязывая определенные «правила жизни», либо дискредитировать, тем или иным способом ограничить их общественное влияние, уничтожить. К этому аспекту мы вернемся ниже, в этюде, посвященном истории нашего государства. Здесь же ограничимся следующим замечанием.

Вы заметили, какого сорта люди проталкивались официальными и подпольными властными структурами в моральные авторитеты в период развала Советского Союза и дальнейшего ослабления государственности в России? Бывшие преподаватели марксизма-ленинизма, охаивающие все, что только можно себе представить из нашего прошлого и настоящего. Горе-экономисты, бравшиеся за пятьсот дней построить земной рай. Физики и искусствоведы, вознамерившиеся осчастливить все человечество. На замену им пришли люди вообще с непонятным образованием и пещерным уровнем мышления – радио- и телеведущие, писатели и публицисты с чужим гражданством. Почти все они не этнические русские, но не в этом суть. Главное в том, что среди качеств, присущих этим людям, с убийственной очевидностью проступает одно: у них иное, не русское мироощущение, им чужд наш национальный характер.

Труд и отдых

После вышесказанного становится понятно, что русское мироощущение не нацелено на беспредельное приобретение материальных благ. Оно дает установку трудиться столько, чтобы жить «достойно», и не более. Достойно – значит не считать каждую копеечку, удовлетворять естественные материальные и духовные потребности, быть «не хуже других». И все. Выше этой планки труд как таковой теряет прямой смысл. Остается еще труд как испытание, как добровольно возложенное на себя страдание, тягота, но это уже из другой области и к обсуждаемым здесь вопросам отношения не имеет.

Суровый климат, малоплодородные почвы, огромные расстояния – еще почти что вчера, совсем в недалеком прошлом обеспечение достойной жизни требовало в страду интенсивного и тяжелого труда по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Такого труда, когда временами рвутся жилы и не хватает дыхания. Когда все помыслы крутятся вокруг производственного процесса, и нет ни времени, ни сил оглянуться вокруг, подумать о жизни и планах на будущее. Когда невозможно сбросить накопившийся эмоциональный заряд. Как долго человек может такое выдержать? Недели две-три, ну четыре, не больше. Русские выдерживали пару месяцев, что говорит об огромном трудолюбии нашего народа.

Рассекали тяжелые будни праздники. Каждый из которых справлялся по особому ритуалу, имел свои обряды, набиравшие силу и неповторимый колорит долгие столетия.

На православной Руси в году было двенадцать великих праздников, каждый из которых продолжался не менее трех дней. Были и целые праздничные недели. Ранее, в дохристианские времена, праздников было еще больше. Хватало времени, чтобы получить эмоциональную встряску и разгрузку, снять усталость и душевную напряженность. Праздники потому и были праздниками, что предназначались не для рутинной работы, а для восстановления физических и накапливания духовных сил.

С развитием крупной промышленности у большинства людей изменился характер труда: результаты его все больше стали отчуждаться от непосредственной работы. Пропадал высший смысл трудовой деятельности.

Плоды крестьянского труда всегда зримы и очевидны, а некая монотонность уравновешивается необходимостью творчества буквально по каждому поводу: как лучше организовать сенокос на неровном лугу, когда в этом году начать сев, как приспособить в хозяйстве то или это, и так далее. Ученый и человек свободной профессии могут найти смысл своей деятельности в «высших эмпиреях». Рабочему у конвейера уже труднее почувствовать пользу, приносимую лично им обществу. А токарь, день за днем вытачивающий одну и ту же деталь для неведомого ему механизма, этой возможности практически лишен. Эмоции накапливаются, и требуется уже несравнимо больше усилий и времени, чем в глубокой старине, чтобы сбросить их.