Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали»

«Значительное лицо», тоже через несколько времени – когда узнало о смерти Акакия Акакиевича (а в департаменте и то узнали об его смерти через четыре дня после похорон – то есть через неделю после кончины), значит – через еще больший промежуток времени – стало мучиться угрызениями совести. По нашему исчислению, – здесь должен был истечь и апрель, и вот – в мае это «значительное лицо» мчалось к своей «Каролине Ивановне», даме немецкого происхождения, которая была, как уверяет Гоголь «ничуть не лучше его жены». – Но что за странная погода была в это время: «Ветер резал ему лицо, засыпал снегом, хлобучил на голову воротник шинели»… Тут то, как известно, и явился оробевшему генералу покойный Акакий Акакиевич и снял с него шинель, в возмездие его несправедливостей.

* * *

Нет для Гоголя явлений природы; нет для Гоголя весны; для этого «реалиста» – все сминает, стирает, закрывает огромная черная тень шинели, этого символа бессердечной несправедливости, падающей на всю жизнь Акакия Акакиевича, на мир, на блистательный Санкт-Петербург, и сминающая все роскошные краски с палитры мира… Гоголь бредет в мире людских отношений, не видя ни смены зимы, ни прихода весны, ни распускающихся в мае листьев петербургских садов… Он бредет в мире, помня только о проклятой участи Акакия Акакиевича, памятуя только о той грандиозной несправедливости, которую проделал с бедным и безобидным человеком Петербург, поглотивший, сваривший его в своем медном чреве, и недаром при взгляде на этого человечка у одного молодого чиновника в душе как-то зазвучал голос – «я это, брат твой!»… И после этого голоса молодой чиновник уже не знал покоя… Не был ли этот молодой чиновник самим Гоголем?

Зазвучал этот голос и у Пушкина при взгляде на Евгения. Зазвучал потом этот голос и у Достоевского… И стал он звучать в русской литературе неперестающим призывом к социальной справедливости, стал вздымать души на протест против небрежения к малым сим.

Но ни у кого не зазвучал этого голос так ясно, так мощно, как у украинского мелкопоместного дворянина Николая Васильевича Гоголя-Яновского, и зазвучал он, как набат, стерши его ранние думы и об Украине, и об Запорожье, и о всем том, что радовало с юных лет его хохлацкое национальное сердце… Гоголь стал русским по своей высокой традиции, по своей целеустремленности… Это он проложил дорогу, по которой пошла потом русская литература, он, который стал бороться против этой вечной Зимы, против того «холодного света», который убил и Пушкина, и Лермонтова…

С тех пор, вот уже сто лет – роскоши и огнецветы русской души, написанные и отчеканенные Пушкиным – положены на черный Гоголевский фон… И тот, и другой – «реалисты». И все-таки реализм и того, и другого хватает куда-то в символ, в сверхреализм, в надзвездное пространство, где живут вечные Светы, и вечные, борющиеся против светов Тьмы…

С тех пор между Пушкиным и Гоголем и идет русская литература. От тихих светов, от сияний и зорь, от сладкой тишины мира – она идет к его теням, для того, чтобы потом идти все выше и выше, к вечным и подлинным светам, борясь с веющими тьмами, вьюгами, снежными заносами, черными вечерами – и, заметьте, – совершенно реальными, которые и погубили простого массового человека – Акакия Акакиевича…

Н. Покровский Российские настроения Н. В. Гоголя

Н. В. Гоголь – великий подлинно русский писатель. По происхождению своему как с отцовской, так и с материнской стороны текла украинская кровь. Он горячо любил свою драгоценную Украину, воспел ее красоту в бесподобных своих красочных описаниях (Днепр, Украинская ночь, Степь и др.), вывел в художественной обрисовке разнообразные украинские типы, мужские и женские, особенно героев казачества, преклонился благоговейно перед величавой родной стариной, «малороссийской могилой», прочувствовал малороссийскую песню, но он не остался только малороссом. Из малоросского края он переехал в столицу имперской России Санкт-Петербург; с зрелым возрастом сюда перенеслись все его мысли и чувства; он почувствовал и осознал себя не только малороссом, но и россиянином, «русским», и стал самоотверженно служить России вообще. На родину, в Малороссию, он любил теперь поехать только на время, отдохнуть душой в обществе милых его сердцу «старосветских помещиков». Но ему скоро становилось скучно среди них, и он вновь уходил на шумный великороссийский простор жизни. Таковы общие сведения из его биографии.