Русская фантастика 2008

Вот и сейчас рыл копытом землю, мотал башкой своей лошадиной, — возмущался. Служить этим? За деньги? Да денег на всех и не хватит, после выборов финансовые краники всегда прикручивают, — хотя, может, и не всех разом уберут, а постепенно — но к лету лишних людей в объединенной редакции не останется. Увольняться надо всем и самим, — и оформлять как политическую протестную акцию.

Никто не отвечал, и смотрели на него, как на инопланетянина. Всё понял, далеко не глуп был, — не докурил, размазал сигарету о стену, ушел.

Курилка находилась на лестнице, уходившие поднимались, — и когда ноги Лешки оказались на уровне глаз Сергея, тот обратил внимание: покрытые соляными разводами ботинки буквально разваливаются, в паре мест разошлись по швам… Так вот и живет Жеребец, правдоискатель доморощенный: ни квартиры, ни машины, каждый день в одних и тех же джинсах — новые покупает, когда прежние до дыр протрутся… Ему уволиться, как высморкаться, все равно подолгу нигде не задерживается. А ведь вместе когда-то начинали, рядом, в студенческой газете «В полет!», и одни и те же мысли в головах бродили… И вот как разошлись дороги. Дурак он, по большому счету, хоть и умный. Идеалист и безбашенно-талантливый дурак. Но… но почему-то Сергей именно в тот момент понял, что он сюда, к людям этим, еще вернется. Не насовсем — покрасоваться победителем на белом коне, после реализации проекта «Русский Куршевель». Но чтобы при этом присутствовал Лешка Базыкин, не хочется абсолютно.

…В приемной шефа кучковался народ, желающий тет-а-тетно решить кое-какие рабочие вопросы — не так-то просто в один момент изменить курс на сто восемьдесят градусов. Сергея пропустили без очереди, главный сам пожелал его видеть, и можно было догадаться, по какому поводу.

Угадал. Шеф начал издалека: как рождественские каникулы прошли, Сергей Борисович, уезжали куда-нибудь, или здесь праздновали? (Обращался он ко всем без исключения сотрудникам на «вы» и по имени-отчеству; правда, в иных случаях это «выканье» звучало как утонченная издевка.) Как дочь, внуками порадовать не собирается? Сергей отвечал скупо — пустой ритуал, демонстрация отеческой начальственной заботы; ждал главного. Про Наташкины новости ничего не сказал, естественно.

Дошло и до главного. Я понимаю, сочувственно говорил шеф, что материал о Сребровицком и его шахерах-махерах в Приморском районе собран большой, работа проделана немалая… Но поймите и меня… Конечно, затраты времени и трудов будут компенсированы… Частично.

Сергей все понимал. Материал он готовил убойный, информационную бомбу. Но кто ж позволит ее подложить под седалища новых благодетелей?

Дальше главный вовсе уж заюлил: неплохо бы материальчики того… сами понимаете… А то развелось сейчас всяких хакеров… Он понимал и это — шлепнул на стол дискету: забирайте, дескать, здесь всё, единственная копия. Можете стереть, но лучше бы сохранить — а вдруг кто-то другой перекупит еженедельник?

Шеф впервые взглянул прямо в глаза — с беспомощным удивлением: никак не должен был Сергей говорить такое.

Из того же кармана, что и дискета, появился сложенный вчетверо лист бумаги — заявление об увольнении. Вовсе ошарашенный шеф что-то забормотал, ничего выдумывать в объяснение своего решения не хотелось, Сергей вспомнил Лешку-Жеребца, и сказал, как отрезал: не буду я этим служить. Ни за какие деньги.

Может, показалось, — но во взгляде старого прохиндея вроде бы мелькнуло нечто, напоминающее уважение, — мелькнуло и укололо, словно булавкой…

Даше, пытавшейся объяснить, отчего у них не сложилась совместная встреча Рождества, он сказал просто: я уезжаю, далеко и надолго. С собой пригласить никак не могу, так что давай расстанемся друзьями. Потом был тяжелый разговор минут на сорок — все в той же курилке, уже опустевшей; выяснилось, что женщины, пусть и готовящиеся к расставанию, весьма болезненно переносят, когда инициатива в данном процессе переходит к мужчине… Он говорил намеренно ровным тоном, негромко, и старался задавить в себе мелкое, пакостное какое-то злорадство; злорадство попалось живучее, и все пыталось прорваться наружу — то в виде ироничной фразы, то ехидной улыбочки.

…Ну вот, вроде и всё… Рудименты старой жизни ампутированы. Впереди новая, куда лучшая. И все-таки чуть грустно ступать в последний раз по этим коридорам — пять лет топтал, как-никак. В молодости куда легче расставался с привычной обстановкой… Возрастное, наверное. После сорока́ люди куда сильнее склонны к ностальгии.

Глава вторая. Никогда не пускайте на порог незнакомцев

1.

Апрельский день выдался чудесный.