Русская фантастика 2009

— Айна, незачем кричать на всю улицу, — спокойно сказал Милан. — Даже если все ашаты Пешковеца соберутся у твоей двери, мы не уйдем, пока ты не ответишь на наши вопросы.

— Не о чем мне с вами говорить, черви навозные! Я сейчас возьму скалку и обломаю ее об ваши трусливые спины! — потрясая кулаками, негодовала Айна.

— А ну-ка… — сказал Танаха и, отстранив лейтенанта, втолкнул хозяйку в дом.

Айна завизжала, но, получив пару пощечин, умолкла и, повинуясь толчкам в спину, прошла в комнату. Она хотела ударить Танаху стоявшей на тумбочке керамической вазой, но сержант словно тисками сжал руки женщины, отобрал вазу, а саму ее толкнул к дивану. Милан не стал мешать сержанту. Конечно же, это было свинство. Конечно, если бы кто-то так же обошелся с его матерью, Милан нашел бы его и перерезал ему горло. Но сейчас это было оправданно. Стоять в пороховом складе с горящим факелом в руке чревато. Среди ашатов многие считали Иньяки героем. Если бы на улице собралась толпа, им с сержантом пришлось бы несладко.

Оглянувшись, Милан вошел в дом и прикрыл за собой дверь.

— Смелые. Справились с пожилой женщиной, — сидя на диване, с презрением прошипела Айна, когда Милан вошел в комнату, и плюнула Танахе в лицо. — Был бы здесь Иньяки, ты бы не посмел и на километр подойти к моему дому!

— Был бы здесь Иньяки, я бы собственноручно переломал ему все пальцы и свернул шею, — зло ответил Танаха. — А теперь закрой рот и слушай, что тебе говорит лейтенант. А откроешь его, только когда тебе зададут вопрос.

— Прости, Айна, — сказал Милан. — Ты знаешь, что я всегда уважал вашу семью. Но ты сама не хочешь разговаривать по-человечески. Вот и приходится разговаривать на том языке, который выбрала ты. Твой сын, Иньяки, обвиняется в нескольких убийствах. Скажи нам, где его найти, и ты спасешь много жизней.

Айна, скрестив на груди руки, деже не смотрела на Милана, демонстративно молчала.

— Пойми, Айна, гибнут невинные, — продолжил Милан. — Твой сын ослеп в своей борьбе. Ему все равно, кого убивать. Вчера он взорвал школьный автобус. В чем перед ним были виновны дети? Может быть, они убили его брата?

Айна сидела не шелохнувшись. А ведь она знает, где Иньяки. Милан не очень-то надеялся услышать ответ: какая мать донесет на своего сына? Для общества он, может, и убийца, но для матери всегда останется сыном. Милан рассчитывал разговорить ее. Возможно, в разговоре она увлечется и случайно проговорится о чем-то, что поможет поймать Иньяки.

Танаха подошел к дивану и, наклонившись к Айне, проговорил тихо и уверенно:

— Ты знаешь, что сейчас будет? Лейтенант уйдет опрашивать соседей, а я посажу тебя в машину и отвезу к имлинам. В тот самый квартал, чьих детей взорвал Иньяки. Они порвут тебя на куски. За это меня выгонят из полиции, и я уеду из вонючего Пешковеца на Кипр, к двоюродному брату. Но перед этим Иньяки придет, чтобы убить меня, и лейтенант его поймает.

На какой-то момент Милану показалось, что старый как мир фокус сработал. Но Айна, как и прежде, молчала. Было заметно, что ненависть переполняет ее, но желания отвечать на вопросы у нее так и не появилось.

— Где прячется Иньяки? — спросил Милан.

— Может, твоя мать и выдаст тебя, а от меня ты этого не дождешься.

— Ты сядешь в тюрьму, — сказал Милан. — Статья 1024. «Скрывающий от следствия информацию, которая может способствовать задержанию подозреваемого в убийстве, подлежит заключению на срок от года до четырех. Если же подозреваемый совершит еще одно или несколько убийств, срок заключения на усмотрение суда может быть увеличен в десять раз».

— Напугал, — сквозь усмешку процедила Айна. — Если среди мужчин не осталось воинов, значит, настало время женщинам защищать свой дом.

— Так иди и защищай, а не сиди дома! — крикнул Танаха.

— За меня воюет мой сын.

— Воюют солдаты. С другими солдатами. А твой трусливый выродок воюет с детьми. Он вчера взорвал школьников. Это не война. Это обычное убийство.

— Айна, — снова вмешался Милан, — где Иньяки?

— Не он начал эту войну. Где ты был со своим законом, когда имлины убили его отца?

— Его убили те школьники, которых вчера взорвал Иньяки? Или ты хочешь, чтобы ночью пришли имлины, убили тебя, сожгли твой дом, а заодно и перебили твоих соседей — потому что вчера ашаты убили школьников?

— Умереть во имя священной цели — счастье.

— О каких целях ты говоришь? — спросил Танаха. — Соседскому парнишке два года. Он еще и разговаривать толком не умеет. Ему абсолютно безразличны твои убеждения. Он даже не понимает, что это такое. Ваш Мбобо — сумасшедший. Ему плевать на веру. Ему нужна кровь. И щедрые пожертвования на священную войну. Что-то я не слышал, что он был в Пешковеце, когда мы после его проповедей пошли штурмом на мэрию. Когда ашаты гибли сотнями, он к Парижу подлетал.

Айна молчала. Жаль. Был шанс, а теперь его нет.

— Хорошо, — сказал Милан. — Мы уходим. Если хочешь спасти Иньяки, передай ему, чтобы он прекратил убивать и уехал из страны.

Айна посмотрела на Милана.

— Я не собираюсь спасать его шкуру, хоть он и ашат, как ия, — сказал лейтенант. — Я хочу, чтобы он перестал убивать.