Русская фантастика 2011

Он приблизил лицо к двери, тщательно осмотрел ее с фонариком.

— Как я и думал, табличка была, — констатировал он, — ее следы еще можно различить. Кто-то поотдирал их со всех дверей. Зачем?

— А зачем крушили оборудование?

— Думаешь, чтобы мы не могли вернуться? Ну, уж отсутствие табличек тут мало что дает по сравнению с раскуроченными пультами. Все равно рано или поздно мы обследуем все помещения. Скорее верна моя версия насчет безумной ярости. Или…

— Что — или?

— Или кто-то хотел, чтобы мы разобрались в происходящем как можно позже. Не то чтобы не разобрались вообще — он должен был понимать, что отсутствие надписей на дверях нас не остановит, — но чтобы это произошло как можно позже… Не знаю. Бред. Бессмыслица.

— Может, и не бессмыслица, — возразила Ева. — Чем дольше мы будем разбираться, тем дальше улетим за это время и тем меньше у нас шансов вернуться. А значит, такие шансы все-таки есть!

— Ты сама-то в это веришь? — тяжело вздохнул Адам и взялся за ручку двери. — Ладно, посмотрим, что там.

Ничего хорошего там не оказалось.

Адам услышал за спиной мучительно-сдавленный горловой звук и понял, что это. Он уже сам оказывался в этом положении: желудок Евы скрутило рвотным спазмом, но изо рта у нее не вышло ничего, кроме этого звука.

В этой комнате горел свет, и даже достаточно ярко. Здесь не было ни приборов, ни мебели, если не считать останков растерзанного в клочья стула на полу. Помещение было полукруглым в плане. Его вогнутая стена, противоположная входу, как догадался Адам, представляла собой панорамный экран, сделанный по той же технологии, что и карта в рубке. Вероятно, это помещение было гибридом библиотеки и кинозала; наверняка в то время, когда все здесь работало, доступ к информационным ресурсам корабля можно было получить и из других мест, но именно здесь условия для просмотра были наиболее комфортными. Щель в стене слева, из которой торчали мятые белые лохмотья, сейчас ассоциировалась скорее с отверстием для туалетной бумаги, но на самом деле здесь, очевидно, можно было получить распечатку необходимых данных. Никаких панелей управления нигде видно не было — видимо, здесь использовался голосовой или еще какой-то бесконтактный интерфейс.

Но на все эти технические подробности Адам и Ева обратили внимание не сразу. В первый миг в глаза им бросились многочисленные кляксы крови, испятнавшие экран и боковые стены — кое-где вместе с кровью к стенам присохли какие-то белесые комочки, — и скорчившийся труп на полу под экраном. Это был мужчина; на нем были трусы и ботинки, но больше никакой одежды. Его голова превратилась в бурое месиво, где между клочьями слипшихся от крови волос торчали острые обломки костей, доходившие максимум до висков; вся верхняя часть черепа была размозжена полностью, а покрывавшая ее кожа разорвана, и растерзанный мозг наполовину вытек на пол из этой жуткой дыры. На полу возле повернутой набок головы лежали полукруглыми слизистыми каплями и оба выбитых глаза; ниточки нервов еще тянулись от них в расколотые глазницы.

Пальцы мертвеца покрывала бурая корка засохшей крови… и, кажется, не только крови. А прямо над ним по экрану наискось протянулась очередная надпись. Буквы были кривые, разной величины, наползали друг на друга и вообще выглядели так, словно их писал сильно пьяный человек, страдавший к тому же болезнью Паркинсона. Во многих местах к ним прилипли белесые комочки и волосы. Но все же написанное можно было прочитать.

— ТЬМАМИКРОКОМ = МАК, — разобрал Адам. — Боже… кажется, это написано его мозгом.

— В каком смысле? — Ева еще чувствовала дурноту, но уже могла говорить.

— В прямом. Он расколошматил себе голову о стены… или ему помогли это сделать… а потом некто, окуная палец в разбитый череп, как в чернильницу…

— Думаю, никто ему не помогал, — возразила Ева с дрожью в голосе. — Он сделал все сам, и надпись тоже. Поэтому она такая кривая.

— Неужели человек в таком состоянии еще способен писать? С каждой буквой выковыривая из своих мозгов по куску?

— Человеческий мозг обладает очень большим запасом надежности, — откуда-то эта информация всплыла в памяти Евы. — Может погибнуть целое полушарие, а личность все еще будет сохраняться, и даже без значительного ущерба, хотя и могут быть утрачены отдельные умения или понятия…

— Тут, очевидно, ущерб был. Может, когда он начинал писать, то и имел в виду что-то осмысленное, но к концу скатился в полный бред.

— По-моему, это не бред, — покачала головой Ева, прислушиваясь к своим неуверенным воспоминаниям. — Тьма… микроком… мне кажется, это значит «микрокосм». Микрокосм равен макрокосму — вот что он пытался написать. Когда-то давно я слышала эту фразу… но не могу вспомнить, что она означает.