— Я ждал такого ответа, — муэдзин поднял руки. По его зову из песка поднялись химеры. Их было множество. Тысячи гротескных созданий. Стражники сплотились вокруг Алтарева, подняли винтовки. — Ты зря покинул свой ковчег, хаким. Теперь я заберу всех.
Армия муэдзина медленно двинулась вперед.
— Нет! — Внезапный порыв ветра взвихрил песок под ногами химер, заставляя творения саба вязнуть в субстанции, из которой они вышли.
— Мама пришла! — Егор заворочался в руках дяди. — Мама, здравствуй!
Из темноты возникла еще одна гигантская фигура. Азиза не уступала в росте муэдзину. Длинные черные косы женщины пребывали в постоянном движении, напоминая то щупальца кальмара, то извивающихся змей. Обнаженная и разгневанная, Азиза стояла перед сияющим великаном, словно ожившая ночная тьма перед яркой звездой.
— Явилась! — Муэдзин сложил руки на груди. — А где же остальные отступники?
— Они не придут.
— Вот как? Не желают помогать тем, кто хотел забить их камнями и утопить в арыках? Это можно понять.
— Отпусти людей. Уходи.
— Что тебе до них? Неужели проснулись материнские чувства?
— Мы… я думаю, мы ошибались. Слишком увлеклись, разговаривая с песком. Утратили нечто важное. Забыли о цели.
— Наши цели давно не совпадают. Пока ты и твои прихвостни занимались самокопанием, я развивался. Сейчас ты увидишь результаты!
Муэдзин поднял руки к своему лицу и сорвал его, точно картонную маску. Из чудовищной раны извергся фонтан песка. Он засыпал грудь и плечи гиганта, поглотил яркий свет его одежд. В мгновение ока Ибрагимов утратил всякое сходство с человеком.
Слуха людей достиг мелодичный шелест. Это миллиарды песчинок сдвинулись с места. Джиннит шел на зов муэдзина. Над равниной медленно и неотвратимо поднимался гигантский бархан. Нет, не бархан — волна из песка. Вдоль колоссального, растянувшегося на несколько километров гребня вспыхивали электрические разряды. Из глубины пустыни примчался горячий ветер, поднял в воздух красную пыль. Мгновение, и сестра Надира слилась с этой невесомой субстанцией, расстелившись над землей черным покрывалом, устремилась к подножию песчаного цунами.
— Что происходит? — обратился Надир к Гидеону, но ему ответил Егорка:
— Мама слилась с джиннитом. Она пытается помешать почтенному Ибрагимову обрушить волну.
— Ты можешь ей помочь?
— Нет. Ее желания слишком сложные. Я многого не понимаю.
— А как насчет твоих собственных помыслов?
— Моих? — мальчик удивленно заморгал. — Но папа говорил мне, что я еще слишком мал для собственных желаний…
— Человек не может быть слишком молод для желаний, — Менакер протянул руку и коснулся плеча Егора. — Желания — это все, что у нас есть, и сами мы — венец чьих-нибудь желаний. Так уж все устроено.
— Я… я не знаю. Боюсь… — На глаза мальчика навернулись слезы. — Вдруг я причиню вред? Сделаю что-то не так…
— Ты сделаешь все правильно. Я верю в тебя. — Надир усадил Егора на парапет лицом к нависающей волне песка. — И почтенный Менакер верит, и Гидеон, и люди на палубах…
— И я… тоже.
Кулиев обернулся. На площадке стоял Алтарев. Он был сильно изранен. Костюм стражника висел клочьями. Из многочисленных порезов сочилась кровь.
— Я верю в тебя, сынок. Покажи этому зарвавшемуся божку, что значит настоящий…
Волна накрыла транспорт.
В детстве Надир чуть не утонул. На спор прыгнул со стрелы крана в Тимирязевское водохранилище. Вода, такая теплая и ласковая, когда входишь в нее с берега, встретила юношу прямым в голову. Надир не лишился сознания, но почувствовал странное оцепенение. Он погружался все глубже и глубже в зеленоватую, пронизанную солнечными лучами воду. И ничего не мог с этим поделать.
Когда масса песка врезалась в транспорт, Кулиев испытал сходные чувства. Правда, удар был куда слабее. Тем не менее его отбросило назад. Он не удержался на ногах, опрокинулся навзничь, сжался, ожидая столкновения с полом. Однако падение странным образом замедлилось. Песок, который должен был, точно наждак, рвать незащищенную кожу, душить, забивать рот и ноздри, мягко охватил его со всех сторон, не давая упасть. Надир отнял руки от лица, открыл глаза. Вокруг царил красноватый полумрак. Он казался упругим и вязким, словно клюквенное желе. Сквозь завесу бордовыми тенями проступали контуры ближних предметов. Разглядеть что-либо еще было невозможно. И все же там, в рубиновой глубине, что-то происходило. Надир ощущал это, как не рожденный еще ребенок ощущает мир за пределами материнского чрева. Смена света и тьмы, танец смутных теней, едва ощутимая вибрация и приглушенные звуки. Кто-то говорил, а может быть, пел странно высоким голосом.
Вскоре желе начало истаивать, оседать. Отовсюду струился неяркий синеватый свет. На сей раз он имел вполне естественное происхождение. Наступило утро. Несколько часов, проведенных в красном плену, странным образом спрессовались в сознании, словно сон наоборот.