— Моя жизнь — лишь вольный ветер! — ответил Абдулла, отдышавшись. — К тому же мне хорошо заплатили и заплатят еще больше, когда товар будет доставлен в Петербург. Поэтому я спрятал табличку судьбы среди трех сотен табличек с ассирийской поэмой и налоговыми отчетами… за них, кстати, я тоже получу немалые деньги: тысячу золотых… Но каким же было мое удивление, когда на таможне ты, господин капитан, открыл тот самый тюк и достал именно ее! Наверное, все это — шутки пресловутых давнишних богов.
Верещагин пригладил усы.
— Куда ни поверни, всюду у тебя выгода. Но никак не могу взять в толк, что помешало просто вывезти таблички в Россию, зачем ты потащил с собою женщин? Опять жадность проклятая?
Вместо Абдуллы ответила Гюльшамаш.
— Табличку судьбы с давних пор пытались выкрасть у Энлиля многие. Но владеть ею имеют право только боги. Если же табличка окажется в руках людей, изменится движение мира, разрушатся божественные законы, — перевел Абдулла и сейчас же пояснил: — Гюльшамаш — жрица бога Энлиля, которому было поручено присматривать за табличкой судьбы. Немцы, русские, туркмены — ей все едино. Она следует туда, куда направляется табличка, поскольку видит в этом волю Энлиля. Пока она рядом — боги полагают, что табличка в их власти. Если бы жрицу убил Смит или я… Но я решил везти Гюльшамаш с собой, потому что не хочу на собственной шкуре проверять, сколько правды в предупреждениях древних. В «Сказании о Гильгамеше» говорится, что моря уже выходили из берегов, что огонь вырывался из недр, обращая народы в прах, и все оттого, что кто-то дерзкий пытался завладеть табличкой. И я спрятал жрицу среди женщин, что были предназначены на продажу…
— Да, а иначе Земля бы налетела на небесную ось и рухнули бы столпы небесные… — недоверчиво хмыкнул Верещагин. — Она ведь — жрица, но никак не бог?
Гюльшамаш ответила.
— Она, по ассирийскому обычаю, — жена бога… — перевел Абдулла. Гюльшамаш натянула ткань платья у себя на животе. — …И носит бога у себя под сердцем, — закончил он перевод.
Взошла луна. Стал отчетливо виден силуэт нукера, замершего сверху на цистерне. За «льюисом».
У Абдуллы, оказывается, пулемет! Вот так честные торговцы!
— Э-э! Они идут! — прозвучало вдруг сверху.
— Начинается! — потер ладони Абдулла.
Верещагин взобрался на груду блоков. Поначалу он увидел лишь пыльную мглу, окутавшую дюны. Затем из мглы вырвался отряд Смита: бандиты шли к топливной базе полумесяцем, растянувшись редкой цепью. Их лошади ступали бесшумно, сами бандиты двигались четко, никак не хуже, чем вышколенный отряд драгун на маневрах.
Абдулла раздавал приказания на полудюжине языков. Справа и слева заклацали затворы винтовок, зашуршали вынимаемые из ножен кинжалы.
Верещагин понял, что половина нукеров залегла с ружьями на баррикадах из строительного мусора, а половина собралась возле навьюченных верблюдов. Женщины, включая и Гюльшамаш, забрались в повозку; зазвенели упряжью длинногривые мерины, готовые, заслышав свист кнута, потащить ценный груз хоть на край света.
Караван с секунды на секунду отправится в путь. Вот только куда?..
Тах-тах-тах… — послышались частые сухие хлопки. Речь «льюиса» было сложно спутать с чем-то иным.
«Ай да Абдулла! Ай да сукин сын! Все предусмотрел. Вот что значит иметь под рукой путеводитель по судьбе!»
Верещагин увидел, как подламываются ноги у лошадей атакующих, как они падают, переворачиваясь через головы и давя всадников. Пулеметный стрекот поддержала ружейная пальба… и строй бандитов Смита в тот же миг дрогнул, рассыпался. Остатки банды поспешили убраться за дюны. Слева, справа, сверху — со всех сторон раздался радостный клич нукеров.
— Все! Вперед! — приказал Абдулла. Караван сейчас же тронулся с места. Контрабандист встретился глазами с Верещагиным. — Смит потерял много людей, — пояснил он таможеннику, — и теперь мы сможем отбить любое его нападение. Здесь ждать нам больше нечего. Пойдем! Поспешим в Пиджент, пока паром еще у пристани!
— Это тоже было написано… там? — спросил Верещагин, с трудом веря в реальность происходящего.
— Да, да, да! И еще — что ты поможешь договориться с капитаном! — рассмеялся контрабандист.
Верещагин стиснул кулаки.
Караван пошел вдоль линии берега, у самой кромки пляжа по хрустящей гальке так близко к воде, что зачастую набегающие волны омывали верблюдам копыта.
Пустыня уже начала остывать. Пески щедро отдавали накопленное за день тепло звездам и медной луне, а ночной бриз окатывал караванщиков-контрабандистов соленым холодком.
Впереди показался Пиджент. Городок напоминал бессистемное нагромождение темных приземистых сопок — ни в одном доме в эту ночь не светилось ни огонька. Вероятно, их обитатели попрятались кто куда и теперь молились, дожидаясь утра. Зато паром сиял всеми огнями: топовыми, отличительными и гакабортными. Корабль еще стоял у причала, но, судя по мечущимся теням на его палубах, морякам тоже не спалось и они готовились отдать концы.
Абдулла привстал на стременах.