Русская фантастика 2014

Вероника потерла щеку тыльной стороной ладони. Корнев опознал этот жест — им Веруня предваряла высказывание, которое сама считала «дерзким».

— Мы садисты? — тихо спросила она, потом повысила голос: — Ты настоящий садист, Семен! Ты думаешь, я не читала твои закрытые отчеты? Читала! Знаю, что ваш Рони не вылезает из болячек. Он и ходит-то у вас через силу. А что будет, когда он дорастет до муста? Как будете справляться? Ты вообще подумал, что производишь на свет урода? Инвалида? Что мать захочет его убить? Что у него не будет семьи? Что он будет страдать? Ради чего, Семен? Ты говоришь, что не палеонтолог, что нацелен в будущее, а сам возишься с отжившим. Мамонты вымерли, Семен!

— Рони не вымер. Он есть.

— Ты всегда был рохлей, — бросила Вероника зло. — Крыса не смог убить!

Корнев чуть улыбнулся, вспомнив историю о крысе. Он был тогда аспирантом на кафедре, а ему прислали под надзор стайку студентов с пятого курса, среди них и Веруню. Старшая лаборантка как-то обнаружила, что один из крысиных самцов вышел из «подопытного возраста», и велела взять у него кровь на анализ, после чего ликвидировать. Крыс просто так не дался: одну студентку укусил, от другой чуть не сбежал. Его все-таки засунули в контейнер и забросали тряпками с формалином. Вроде бы крыс откинул лапы, но стоило коснуться его иглой, он сразу очнулся и заметался по контейнеру. На шум заглянул Корнев. Студентки взмолились о помощи. Корнев взял ножницы, посмотрел на крыса. Тот посмотрел на Корнева красными бусинками глаз. «Заберу себе, — сказал Корнев. —

Такую волю к жизни надо уважать». И действительно забрал и держал дома, пока крыс не умер от старости.

— Мы же договорились, что обойдемся без романтических воспоминаний, — заметил Корнев. — Возможно, я рохля. Возможно, я занимаюсь ерундой. Но пожертвовать Рони не могу. Он мое творение. И я в ответе за него.

— Кем ты себя вообразил?! — воскликнула Вероника. — Творцом? Ты не творец, ты бездарный копировщик. Творцы — это мы! Мы создаем новые формы, мы проектируем животных, каких не видел мир. Мы заселим космос, а ты так и будешь рыться в старых гнилых костях.

— Самая большая ошибка для менеджера, — наставительно сказал Корнев, — это начать верить собственной рекламе.

— Ладно! — Вероника встала. — Я вижу, ты не склонен сегодня к диалогу. Что ж, у тебя есть время подумать. Но с решением не тяни: «ГенСимс» не любит ждать. И как решишь, звони или пиши.

Она бросила на стол визитку и хлопнула дверью.

Корнев чувствовал опустошение. Словно этот короткий резкий разговор заставил его вывернуться наизнанку. Кольнуло в желудке. Рони. Несчастный Рони. Тебе не дадут покоя в мире хищников, даже если хищники иногда позволяют себе выглядеть людьми. Может быть, правы те из палеонтологов, кто утверждает, что мамонтов истребили наши предки. История всегда повторяется. И всегда найдется оправдание.

Корнев посмотрел на картину Голобокова, потом — на экран компьютера, где меланхолично жевал траву мамонтенок-тамагочи. Одно движение, и открылось окно смс-агента. Взяв визитку, Корнев вбил номер телефона в соответствующее поле и начал писать:

«Дорогая Веруня! Я давно сделал выбор. И вряд ли ты в силах меня переубедить. Рони — не только мое творение, он значит для меня гораздо больше. Позволив ему родиться, я постиг таинство, важнее и выше которого нет ничего на свете. Можно ли постигнуть его до конца? Можно ли вычерпать океан? Вопрос риторический. И все же любой новый день жизни Рони дает мне шанс сделать еще один маленький шаг, взглянуть шире, познать глубже. Наверное, ты права, когда говоришь, что я простой копировщик. Но и вы не смейте называть себя творцами. Потому что истинный Творец любит Сотворенное».

Корнев перечитал послание и отправил его в сеть. Мамонтенок на экране подмигнул и широко улыбнулся. Совсем по-человечески.

Владимир Марышев СУД

Я слышал, что прирожденного убийцу можно угадать по особым приметам. Например, по своеобразным «бесовским» чертам лица. Или по цепенящему взгляду — наподобие того, которым удав гипнотизирует обреченного кролика. Если же внешность не дает распознать душегуба, то его выдает тяжелая аура: соприкоснувшись с ней, теряешь волю, вязнешь в эманации бездушного разума, как муха в паутине.

Может, кто-то и верит в подобные приметы, но я не из их числа. Если бы все было так просто… Вот и Игорь Нахабин нисколько не походил на исчадие ада. Обычный двадцатипятилетний парень, светло-русый, гладко выбритый, с полноватыми лоснящимися щеками. Он непринужденно, чуть ли не развалясь, сидел на скамье подсудимых и, улыбаясь краешками губ, разглядывал зал из-за стеклянной перегородки. Так, словно это все мы угодили за нее. Притихли там, жалкие, подавленные, утратившие надежду, и с завистью смотрим на него — единственного свободного человека…

Я почувствовал, что меня вот-вот начнет мутить, и опустил голову, уткнувшись взглядом в пол. Глядеть на торжествующего нелюдя не было сил.