Меч с шипением покидает ножны. В самый раз, чтобы успеть парировать отчаянный выпад кинжала. И когда это мальчишка успел достать его? Короткий удар рукоятью в висок – не как в бою, мозжа черепа, словно насмехаясь над крепкими шлемами. Легкий. Погружающий в блаженное беспамятство.
Парис безмолвным кулем валится обратно на ложе, еще хранящее тепло тел любовников. Миг – и клинок упирается в горло стоящей перед Гектором женщины. Той, что минуту назад казалась самой близкой, самой желанной, самой прекрасной. Самой любимой. И лютый страх волной поднимается из глубины ее синих глаз, навсегда стирая с лица облик Андромахи.
– Кажется, я разгадал загадку твоей красоты, дочь Леды. – Он цедит каждое слово как проклятие. – А может, и правду говорят те, что утверждали: не только отец, но и мать у тебя приемные, и Тучегонитель зачал тебя с Немезидой, чьи родители – Ночь и Мрак? Но как бы ни было, а ни тебе, ни даже наделившей тебя этими чарами невдомек, что есть истинная любовь… И еще, ты права, царица Спарты: если боги решат что-то – в их власти добиться желаемого. Но я – не бог. И пока решаю я – войны не будет!
Сон плотен и призрачен одновременно. Сознание тонет в нем, словно в густом горном тумане. Пытается нащупать малейшую зацепку в реальности. И вновь с безмолвным криком срывается в бездонную пропасть ужасного видения, а голос нимфы Эхо раз за разом повторяет:
– И ты посмел?!… смел… смел…
– Да, могучий Менелай… лай… лай…
Ответ и впрямь звучит отрывистым и хриплым лаем, словно говорящему не хватает воздуха. Говорящему? Да ведь это ты сам отвечаешь страшному в своем гневе царю Спарты. Это твои губы с трудом выталкивают из горла слова, которые нельзя говорить. Которые нельзя не сказать:
– Я в твоей власти. Незваным пришел брат мой в твой дом. Незваным вхожу в него и я. Он – забрал. Я – возвращаю.
Яркая вспышка перед глазами – словно секира опустилась с размаху на гребень шлема. На мгновение взор застилает багровая пелена, а потом ты видишь.
Его руки связаны. Ее – свободны. Она смотрит на мужа с холодной отстраненностью, почти с презрением. Он – с бессильной яростью и испепеляющей ненавистью. Во взорах обоих – ни тени раскаяния, ни отзвука мольбы о пощаде.
Сын Атрея по-бычьи наклоняет голову, словно изучая всех троих. Ноздри его с шумом раздуваются, могучая, волосатая грудь – признак гневливости мужа – ходит, подобно кузнечным мехам.
– Значит, – медленно падают в пустоту слова, – вы двое под видом торговцев три дня назад проникли в мой город?
– Да.
– Разведать?
– Да.
– И прошлой ночью отплыли домой?
– Да.
– Но алчному брату твоему, Гектор Приамид, сын и наследник правителя Трои, этого показалось мало? И он решил, не спрося твоего совета, похитить чужую жену? Чтобы унизить глупого царя Спарты. Показать всем, как он смешон и жалок.
– Ложь!!! – отчаянно кричит Парис, но смотрит он не на Менелая. Его отчаянный взгляд устремлен на ту, ради одной мимолетной колдовской улыбки которой не задумываясь предал все то, что составляло смысл его жизни. – Ты лжешь, слышишь?! Я не похищал этой женщины! Она пошла со мной по своей воле, ведь она никогда – никогда! – не любила тебя! Елена, – голос его падает до умоляющего, еле слышного всхлипа, – Елена, скажи же ему! Не молчи…
Но она молчит. Даже не поворачивает к любовнику головы – высоко вскинув подбородок, смотрит прямо в глаза мужа, застыв, подобно не вовремя оглянувшейся Эвридике. И в этом молчании, этом взгляде читается приговор.
«Довольно! Хватит!!!» – беззвучно кричишь ты, пытаясь ногтями, зубами, хоть чем-нибудь зацепиться за отвесные стены пропасти, чтобы замедлить полет. Но тщетно. И остается только смотреть.
Меч царя входит в живот Париса по самую рукоять. Кровь мощной струей омывает руку Менелая.
– Слышал ли ты, щенок, – с улыбкой, достойной младшей из Горгон, произносит тот, медленно проворачивая клинок в ране, – что молчание – золото?
Царь Спарты рывком высвобождает оружие. Брат опускается на колени, хрипит, пытаясь зажать ужасную рану. И падает лицом на мозаичные плиты портика.
– В своем ли я праве, царевич Трои? – вопрошает Менелай, поднимая окровавленную руку и глядя на то, как по ней пробегают отсветы пламени факелов.
– В своем, – слышишь ты свой твердый голос. – Кара настигла преступника, и она была…
– Жестокой? – смеются губы царя. Но не глаза.
– Справедливой, прости, брат!
– Справедливой… – медленно повторяет спартанец. – А справедливость – удел богов. Значит, убив твоего брата, я совершил деяние, угодное богам. Не так ли, храбрый Гектор?
Ты молчишь. Да Менелай и не ждет ответа.
– А что скажешь ты, жена моя? В силах ли правое мое дело перевесить твое, неправое?
И вновь – молчание.
Царь разжимает руку, и меч падает, звеня на мраморном полу.
– Тело не погребать. Бросить собакам. Этих – увести! – коротко приказывает Атрид и резко разворачивается всем корпусом. Так, что короткий алый плащ за его спиной раздувается колоколом, чтобы миг спустя вновь облизать могучие плечи атлета, точно лепесток огня. Или пригоршня крови. А сильные руки дворцовой стражи уже хватают тебя за плечи и трясут, трясут…