Гарм и Фафнир являются только под утро, я дремлю прямо здесь, на колокольне, прислушиваясь; самострел – на коленях, шкафчик под боком. Думаю рассеянно, что, конечно, в связи с Посевом придётся дать этим костромчанам зарядов, будь оно всё неладно. Придётся сделать вид, что передумал. Да и Афанасий наверняка попытается у меня выторговать защиту для них за меньшую цену.
Собаки изгвазданы с ног до головы, но довольны. Медленно иду с ними к речке, они забегают в воду, плещутся. Я смотрю на дальний берег. На фигуры, что движутся там: шагают на негнущихся ногах, размахивают руками. Многие уже в воде, видны только увенчанные рожками головы.
Мы с псами возвращаемся домой, и сегодня я не запираю их на день.
Мне нужно отоспаться, на все эти недели вперёд.
Поднимаюсь на колокольню. А там меня дожидается голубь от игумена.
Никогда не разрешал являться сюда с оружием, но теперь не до принципов. А горожане больше пока заинтересованы во мне живом-здоровом… ну, по крайней мере, живом.
Вот они являются: четверо, прямо как те югготы. Двое взрослых мужчин, девушка и мальчик лет тринадцати.
– Спасибо, что спас моих людей, Повелитель, – говорит бородатый и вспотевший Андрей Тарасович Лукомский. Кланяется в пояс, одна рука за спиной, я вижу скрещённые пальцы. И ладони же снова натёр полынью, что ты с ним будешь делать.
Ну, по крайней мере, ему хватило мозгов вчера не соваться сюда самому. Хотя ни секунды не сомневаюсь: вылазку совершали с его ведома и одобрения.
– Ты пришёл, – отвечаю ему, – в город, который находится под моей защитой. А я не бросаю слов на ветер.
На самом деле всё это говорится не для Лукомского, а для мальчика, которого они привели с собой. Чистая душа, tabula rasa. То, что мне так нужно. Он стоит рядом с девушкой и смотрит на меня во все глаза, хотя старательно делает вид, будто ничуть не удивлён, ничуть не испуган.
Но, конечно, он удивлён и, конечно, испуган. Я ведь никогда красавцем не был и с годами краше не становлюсь. Да ещё глаза косят, это врождённое, но горожане, конечно же, видят в этом знак. И боль в колене сегодня сверлит сильней, чем обычно, так что приходится изо всех сил сжимать набалдашник трости.
– Мы ценим это, – говорит Лукомский. – И мы… Его высокоблагословение рассказал нам о тебе… больше, чем прежде.
– Надеюсь, вам удалось после этого заснуть.
Он, кажется, не оценил шутку. Дёргает головой, как будто отгоняет надоедливую муху. А может, его просто смущает всё тот же гул за дверью – той, которая за чёрной портьерой с алым знаком.
– Не удалось, Повелитель. Мы отслужили за упокой души нашего убиенного брата, раба Божьего Николая.
Ага, это так, значит, звали одного из вторженцев – того, который оказался не слишком удачлив и едва не превратился в юггота.
– К тому же, Повелитель, мы размышляли. Над твоим предложением. Над… ценой, которую ты запросил.
– Мы хотим, – добавляет Афанасий, – сделать тебе другое предложение.
– Я не торгуюсь, игумен. И ты это знаешь.
Он примирительно вскидывает руки, но смотрит твёрдо:
– И всё-таки здесь особый случай.
Прежде, чем я успеваю ответить, игумен жестом подзывает мальчика:
– Миша, подойди-ка. И ты, Алёна. Познакомьтесь с Судьёй.
Девушка худенькая, ей лет шестнадцать-семнадцать, но взгляд взрослый, тяжёлый. И свежая метка на щеке, краска только-только начала просыхать.
– Поздравляю, – киваю ей. – Повезло. Остальных тоже уже отпустили из карантина?
– Мы стояли далеко, – цедит она. – Когда демон попытался подчинить себе Николая, нас не задело.
«Демон», значит. Хотя, в общем, мне следовало бы давно уже перестать удивляться.
Я смотрю на мальчика:
– Это твоя сестра?
– Она мне больше, чем сестра! – говорит он с вызовом. Смотрит мне прямо в лицо, глаз не отводит. Губы почти не дрожат. – Она спасла меня, когда мне было пять лет. И с тех пор мы всегда вместе. Мы из Кочановки, из соседних дворов. Когда пришли демоны… только мы и спаслись.
– Мне нужен, – говорю Афанасию, – сирота. Без приёмной сестры, без дальних или близких родственников. Этот мне не подходит.
– У нас нет сирот, – вмешивается Лукомский. – Тех, кто остался без родителей, берут к себе другие семьи. Так у нас заведено. Мы заботимся друг о друге.
Ах да, разумеется. Ему следовало бы добавить: «и следим друг за другом». Очень разумная стратегия, позволяет уже на ранних стадиях выявить инфицированных.
– И вот что мы решили. Твоя просьба… твоё предложение необычно, поэтому община не имеет права его принять.
– Но вряд ли вы стали бы тратить своё и моё время, чтобы сообщить только об этом. Тем более приводить сюда мальчика. Итак?
– Решить должен он сам.
– И в любом случае, – добавляет маленькая отважная Алёна, – вы позволите мне видеться с ним. Хотя бы пару раз в неделю.
Вот что ты тут поделаешь. Как будто они не на кладбище явились, а на базар.
Я встаю со своего трона и оглядываю всех четверых.
– Раз решаешь ты, – киваю мальчику, – решай, и покончим с этим.
– И если я откажусь?
Стоять больно, поэтому в голосе моём, кажется, проскальзывает раздражение: