Русская фантастика 2015

Зато я знаю: спасенные самоубийцы рассказывали о том, что в последний момент, когда они еще были в сознании, но уже ничего не могли сделать (например, болтались в петле или летели вниз с моста), все причины, толкнувшие их к самоубийству, становились несущественными. Им ужасно хотелось лишь одного – жить. Повернуть всё назад. Отказаться от самоубийства. Это ли не сокровенная истина истин? Или это всего лишь инстинкт, проявление животного в любом человеке? Неужели воспоминания могут быть настолько дороги, что без них жизнь не представляет ценности? И неужели нет? Разве наше сознание – это не кто-то, кто вечно смахивает пыль с воспоминаний и раскладывает по полкам новые впечатления? Разве наши поступки не определяются нашим прошлым опытом? И лишиться этой коллекции, не значит ли лишиться себя?

Я не знаю.

Зато я знаю, что Лиза кое-что упустила из виду. Ее «биологическое эго» не сможет полноценно заботиться о себе даже с посторонней помощью. Ему нужен разум, чтобы выжить. Так что, разрушив свой разум, Лиза обрекла свое тело на преждевременную смерть. От случайной инфекции, от травмы, от отравления, от несчастного случая, от пролежней – не важно. Другие люди, даже самые любящие и ответственные, не смогут заботиться о человеке так, как он делает это сам, даже не осознавая.

Какой поступок будет правильным?

Откуда мне знать?

Благодаря «заплатке», наложенной на мой мозг врачами, я способна увидеть то, чего не видит большинство людей, но это не делает меня мудрой или всевидящей. Я так же слепа и беспомощна, как любой человек. Я не вижу ответы. Я не вижу истину.

Я вижу только следы мыслей – огненные деревья.

Максим Хорсун Великий замысел

Здравствуйте, дамы и господа. Мое имя – Филиас Шелдон. В прошлом я горный инженер, затем – путешественник, первопроходец, знаменитость и кумир молодежи. А затем – канувший в безвестность одинокий любитель виски и опия. И нет со мной рядом никого, кто бы помог избежать порочного пути и остановить это безудержное падение.

Я начинаю рассказ помимо воли, и не ради давно угасшего в душе тщеславия. Не ради славы, не ради признания каких-либо заслуг, и уж тем более – не ради грошовых гонораров, которые платят газетчики за историю, которой можно напугать искушенного в наш просвещенный век читателя. На днях я узнал, что неугомонный профессор Милфорд, одержимый идеей снова вступить в контакт с разностной машиной, собирает средства для очередной экспедиции в «темную зону», и этот факт не дает мне покоя. Одно неосторожное действие – и зло, с которым мы столкнулись в «темной зоне», вырвется, подобно джинну из бутылки. При таком повороте событий гибель нашей цивилизации неизбежна. В нелепой попытке охватить необъятное и познать непознаваемое мы погубим человечество, не оставив и шанса на то, чтобы оно когда-либо возродилось вновь.

Мою тревогу усугубила и встреча с Юн Су, которая не может быть случайной. Этот маньяк дал понять, что над каждым, кто занимается вопросом «темных зон», висит дамоклов меч. Полагаю, Юн Су пришел к выводу, что убийство – мера грязная и, по большому счету – недейственная, что, полагаясь лишь на насилие, проблему не искоренить. Ныне он взялся взывать к здравому смыслу и делиться крохами сведений, чтобы сформировать общественное мнение. И хоть этот человек, по моему глубокому убеждению, не заслуживает ничего, кроме виселицы, я вынужден объединить с ним усилия, в связи с чем и берусь за перо.

…Когда на обеденный стол легло приглашение из Рэй-Браунского университета, оно показалось мне пятном света, упавшим из окна над дверью на заставленную грязными тарелками плоскость. Профессор Джошуа Милфорд заверял, что готов принять меня в любое удобное время по некому безотлагательному делу. Я подумал, что речь идет о лекции, на которой я должен буду рассказать о своем путешествии к Краю Корабля. Еще год назад мне регулярно приходилось выступать перед самой разнообразной публикой: студентами, военными, рабочими заводов, клерками и даже заключенными.

Я надел лучший костюм и недавно отремонтированные башмаки, водрузил на голову цилиндр, зажал под мышкой трость и вышел на улицу. На перекрестке Тишайшей и Улицы Бутылочников, я поймал кеб.

Сначала мы ехали через Ист-Энд в сторону Сити, а пассажирские и грузовые омнибусы проносились, грохоча колесами, мимо по отведенной для парового транспорта полосе. Затем опустились на подъемнике на два горизонта и оказались в Гранд-Парке, за которым располагался Рэй-Браунский Университет. Дабы не загрязнять первозданную атмосферу Гранд-Парка угольным чадом, паровой транспорт здесь был запрещен. Поэтому остаток пути я наслаждался относительной тишиной и щебетом птиц.

Извозчик остановил кеб перед университетской площадью. Расплатившись, я двинулся к главному корпусу. Возле университета, как всегда, было множество студентов в скромных сюртуках и мантиях, с книгами и свитками в руках. Кто-то кормил голубей, кто-то беседовал, сбившись в тесный кружок, кто-то отдыхал, расположившись на скамье.