Русская фантастика – 2016 (сборник)

Два года спустя подошла Васина очередь на кооператив в новостройках, и паковать чемоданы таки пришлось.

– Ну что вы, папа, – привычно переминаясь с ноги на ногу и держа Тову на левом плече, а Двойру на правом, утешал всплакнувшего тестя Вася. – Мы будем часто видеться. Девяткино это не какой-нибудь там Тель-Авив. Правда, дедушка?

«Правда, – не сказал я. – С новосельем вас, дети. Маззл тов».

* * *

Мне было очень тяжело целых три года, потому что из Девяткина, хотя оно и не Тель-Авив, мои внуки и правнуки приезжали не слишком часто. Я по-прежнему висел на стене в гостиной, понемногу выцветая, и вместо хоккея, к которому привык, смотрел на затеявшего перестройку унылого Горбачева с родимым пятном во всю лысину. А потом у нас появилась Сонечка.

Она была миниатюрная, говорливая и непоседливая, с копной вороных кудряшек, разлетающихся на бегу. Она носилась по квартире безостановочно, будто кто ее подгонял, и даже за фортепьяно не могла усидеть дольше пяти минут. Она щебетала без умолку и непрестанно наводила порядок – даже пыль с меня стирала по пять раз на дню. Так продолжалось до тех пор, пока она не родила Янику Машеньку.

Впервые увидев свою третью правнучку, я обомлел под стеклом. Она была… Она была курносая и голубоглазая, с ямочками на щеках и светлым пушком на макушке. Она была вся в меня.

– Это что же, еврейская девочка? – засомневался при виде Машеньки Ося.

– Она еще потемнеет, папа, – утешил пританцовывающий вокруг новорожденной Яник. – Черный цвет доминантен. Правда, дедушка?

«Неправда, – не сказал я. – В нашем с тобой случае это неправда. Она не потемнеет».

– Это прадедушка, – представляла меня одноклассницам восьмилетняя Машенька, – Аарон Менделевич Эйхенбаум. Он мог стать выдающимся скрипачом, но ушел добровольцем на фронт и пропал там. Прадедушка на этой фотографии как живой. Мы с ним очень похожи. Мама с папой говорят, что одно лицо.

– Одно лицо, – подтверждала притихшая и присмиревшая после родов Сонечка. – Дедушкины гены возродились в третьем поколении. Так бывает.

Так бывает. Машенька была не просто похожа на меня внешне. Она оказалась еще и талантливой. Талантливой, как никто больше. В пятнадцать лет она вышла на сцену Оперного театра с первым своим сольным концертом. Она играла Мендельсона, Моцарта и Брамса, а когда раскланялась, профессура консерватории по классу скрипки вынесла единогласный вердикт: «Восходящая звезда. Виртуоз».

Я был счастлив. Так, как только может быть счастлив покойник, семьдесят лет назад расстрелянный у проселочной дороги под Тихвином. Моя третья правнучка подарила мне еще одну жизнь. Она стала моим воплощением, моим вторым «я» на нашей, извиняюсь за слова, яростно прекрасной и отчаянно грешной Земле.

К восемнадцати Машенька объездила с концертами всю Европу, за два следующих года – весь мир. В день своего двадцатилетия она давала концерт для скрипки с оркестром на сцене санкт-петербургской Капеллы. А вечером у нас ожидался семейный ужин. В тесном кругу, для своих.

Сонечкиными стараниями праздничный стол ломился от блюд, а неотличимые друг от дружки Това и Двойра таскали с кухни все новые и новые. Успевшие в ожидании именинницы ополовинить бутылку сорокоградусной Вася и Яник пели вразнобой «не кочегары мы, не плотники». Старенький Ося скрипучим голоском подтягивал. Наводила последний марафет располневшая Яночка. А потом… Потом отворилась входная дверь, и в гостиную впорхнула Машенька. Светловолосая и голубоглазая, с ямочками на щеках. Но я не смотрел на нее, не смотрел на свое новое воплощение на Земле. Потому что в дверях застыл рослый плечистый красавец с вороными волосами до плеч. Он был в смокинге, и красная бабочка кровавым росчерком перерезала белоснежную рубаху.

– Знакомьтесь, – зазвенел Машенькин голос. – Это мой папа, Янкель Иосифович Эйхенбаум. Мама, Софья Борисовна. Дедушка…

Она перечисляла родню, но я не слышал – у меня разрывалось от боли отсутствующее сердце, потому что я уже понимал, знал уже, что…

– А это Тарас Попов, – пробились сквозь стекло новые слова, – мой друг. Он дирижировал оркестром сегодня. Он очень талантливый, но это не главное. Час назад Тарас сделал мне предложение.

Наступила пауза. Сквозь стекло я смотрел на застывшую на сервантной полке Тову в траурной рамке, и мне казалось, что Това плачет.

– А это прадедушка, – представила меня Машенька. – Аарон Менделевич Эйхенбаум. Взгляни: он на фотографии как живой. Я пошла в него, прадедушкины гены возродились в третьем поколении.

– Я тоже похож на покойного прадеда, – пробасил рослый красавец Тарас Попов. – Меня и назвали в его честь. У нас есть семейная реликвия – менора, которую подарил прадеду на фронте его смертельно раненный еврейский друг. В ней не хватает одной свечи, там, куда угодила пуля. Мой дед носил ее, потом отец, теперь я. Менора дарит нашему роду счастье. Сегодня оно досталось мне.