Конечно, я не сомневался, что именно Бог дал мне возможность лицезреть грехи столицы! Сатане ни к чему это, поскольку ему нет нужды любоваться на свое порождение.
Я полулежал, откинувшись на стену за спиной. Медленно, словно нехотя, поднес прибор к правому глазу и прошептал:
– Коли Бог хочет сделать из меня наблюдателя чужих грехов – я подчиняюсь.
Поворот надписи-кольца. Щелчок. И жаркий шепот, изошедший из моего нутра при виде очередной картины:
– Господи Иисусе!
– Так, еще чуть…
– Тяни-тяни!
– Ставь!
– Е-есть…
Мужички взгромоздили гроб на край могильной ямы. Отпустили веревки, утерли пот.
– Давай-ка сразу подале? – предложил один.
– Верно, – согласился второй.
Они, пыжась, подхватили гроб с торцов и шагнули в сторону от могилы.
– Ста… ставим, б…!
Гроб тяжело упал на сырую землю.
– Сцуко, здоровый боров.
– Мертвецы вообще тяжелые.
Реплики звучали апатично – так говорят о неинтересных вещах. Мужички присели прямо на гроб. Достали сигареты и закурили с видом на кладбищенскую стену. По традиции жанра светила луна, неплохо освещая дислокацию и сюжет. Глянув сверху, можно понять, что кладбище не маленькое. Вполне возможно, что Ваганьково, а может, даже Новодевичье.
У стены зияла свежевырытая могила, откуда минуту назад вытянули (на двух веревках) гроб с красной обивкой, украшенный черным крестом. Сделали это два мужика лет примерно по тридцать, непритязательно одетые в затрапезную одежду. Бывшие зэки, явно! Один часто кашлял как во время разговоров, так и без оных, – туберкулез, к Ванге не ходи.
– Как считаешь, удачно зашли? – спросил рыжий Иннокентий.
– Самого жмура я не видел, только похороны, – кашлянул Митя. – Это было круто!
– Тогда почему этого дятла похоронили в таком нищем гробике? – Иннокентий слегка пристукнул кулаком по крышке, под которой покоилась трупная начинка.
– Хрен его знает, – беспечно кашлянул Митя. – Вполне возможно, что гробик сострогали скромняшечкой, дабы оградить трупачок от ублюдков вроде нас.
– А есть ишо варианты? – полюбопытствовал Иннокентий.
– Есть, Кеша, – зевнул приятель. – Быть мож… таков наказ покойника, который… последовал примеру Ивана Васильевича Грозного. Царь Иван наказал похоронить себя в монашеской рясе, что и было воплощено челядью.
– Для чего? – не врубился Кеша, недоуменно щурясь. – Поиздержался, што ль?..
– Та не, – усмехнулся Митя. – Царь Иван просто бздел попасть в ад за то, што сгубил уйму народа, залил кровью Русь. И вот, дабы показать Богу раскаяние и смирение, он и лег в свой склеп в одежде монаха.
– А-а… Кинул Господу леща, – сообразил Кеша. – Мыслил, что, типа, Бог его помилует и в ад не пошлет.
– Ага. Вполне, што и наш жмур мыслил похожим образом. – Митя откашлялся и подхватил топор с земли. – А может, и не мыслил. Давай робить, в общем, ща узнаем…
Сдернув с гроба веревки, мужички с помощью топора и выдерги принялись ломать крышку. Послышались скрежет выдираемых гвоздей и пыхтенье.
– Харэ! – подытожил Кеша.
Мужички отбросили инструмент и вновь отерли пот. Отряхнули руки. Оставалось поднять крышку.
– Ты знаешь, Кеша, почему живым гаврикам принято выкать, а жмурикам – тыкать? – ни с того ни с сего озадачил Митя.
Кладбищенская тишина придала пустяковому вопросу неожиданно весомое значение.
– Живым тоже тыкают, – удивился Иннокентий. – Я ж не выкаю тебе, а ты… мне. А?
– Я говорю ваще, о правилах в обчестве, – пояснил подельник. – Мы с тобой кореша и без церемоний. А в… трамвае, в аптеке, в…
– В магазине?
– Да, и в магазине… – незнакомые граждане выкают. Ты ж не гришь халдею: «Дай мне пива»? А ты гришь: «Дайте пива»!
– Ну… верно… – задумался Кеша.
– А жмурам всегда тыкают. Им всегда грят: пусть те земля будет пухом.
– И… что с того? – удивился приятель. – Какого хрена?
Митя с превосходством ощерился:
– У живого гаврика есть душа. А у жмура души нетути, она отлетает в момент смерти. Поэтому ему тыкают, а гаврику выкают. Так-то, Кеша. Вся соль в душе!
– О, б…! – поразился подельник, с веселым удивлением глядя на Митю. – Ну ты ваще, б…! Знаешь… я вот што скажу – добрый бы из тебя получился монах, если б не выгнали из обители за пьянку.
Торжество, на удивление, исчезло из глаз Мити, он грустно усмехнулся. И рыкнул:
– Харэ болтать! Робим!
Мужички приподняли крышку на «попа», выдирая остатки гвоздей… Толкнули ее, крышка упала на землю.
– Фу-у! – выдохнули в один голос, глянув на мертвеца.
В деревянном ящике лежал молодой мужчина с разделенной прямым пробором прической. Руки крест-накрест, а на мизинце мутно переливался в лунном свете желтый перстень с большим зеленым камнем.
– Ой-ой! – воскликнул Митя и с усилием приподнял руку трупа. – Знатный изумрудик!
– И кафтанчик в цвет, нулевый, – обрадованно произнес напарник, щупая воротник серого фирменного костюма, в который был облачен покойный. – Тыщ пять бакинских, не менее…
Мужички подхватили труп за ноги и голову:
– Раз… Два…
На «Три!..» труп был вынут из гроба и уложен на сырую после дождя землю рядом.