— Стой! — гремит Рамус. Густая седая борода, пылающие внутренним пламенем глаза. Вот где настоящие патриоты — они сражаются ради людей, за государство и самих себя. В правой руке — магический посох с выцветшей рунической вязью. Оружие, разрешенное в исключительных случаях. Левая кисть обмотана ремнями поводьев.
На всех белые плащи с серебряной каймой. Бьет в глаза отстраненное и словно восковое лицо Ризера. Грифоны выпростали когтистые лапы, готовятся приземлиться.
Ноги сводит редкой противной судорогой.
Слышу из кустов задыхающийся крик подростка.
Кажется, щиколотку моей левой ноги сейчас разорвет. Ядовитая зелень великанского плевка спеленывает грифонов. Существа яростно молотят крыльями. Суровые лица магов искажаются. Испугом?
Рамус наводит на меня посох. Уже что-то шепчет?
— Кидай талисманы, — прямо в ухо шипит голос далекого Жака.
Срываю рюкзачок, узел не выдерживает. Содержимое летит под ноги. Лихорадочно ищу среди камней два талисмана.
Столб пламени вгрызается в кокон. Зеленая пелена тут же становится синей и блеклой.
— Швыряй! — срывающимся голосом командует Жак.
Отбрасываю тетради с конспектами. Подхватываю два талисмана — один отливает серебром, другой светится красным.
Бросаю оба. Завеса продавливается, и магические бомбы оказываются рядом с грифонами.
Маги реагируют мгновенно. Рамус начинает беспорядочно махать посохом, а Дильгор — выписывать движения пальцами. Остальные не отстают.
— Беги! — шелестит теряющий силу голос.
Внутри вновь позеленевшего кокона раздается бесшумный взрыв. Застывший в воздухе пузырь озаряет неяркий, приглушенный серебряный свет, а затем приходит безмолвный огонь.
Забрасываю в рюкзак с нарушенной триграммой Магистрата и оба камешка. Кое-как затягиваю узел. Подхватываю рюкзачок.
Складываю заклятие «сила огра».
В зеленом коконе продолжает бушевать пламя и серебристый свет. Какую мерзость я туда бросил?
— Адриан, ты жив? — Рик выбирается из-за деревьев.
Бросаю взгляд на скалу. Добавляю «знание равновесия».
— Удирай! — ору мальчишке.
— Адриан, не забудь! — упрямо не сдается подросток. — Про мечту!
Скала. Ни росточка, сплошной камень. Ухватиться не за что.
Последний бастион. Взять!
— Беги! — кричу мальчику. Не оглядываюсь. Хватаюсь за с виду удобную выемку. Сил хоть отбавляй. Буквально забрасываю себя до следующего уступа. Кажется, может получиться.
Алмаз искрится на солнце, протянешь руку — ощутишь задорные огоньки. Сделаешь шаг — взовьешься к небу. Закроешь глаза и — поверишь. Во все, что хочешь.
Вдох.
Видение пропадает, тугая волна врывается в легкие, и тут же до боли сводит зубы.
Вдох.
Так всегда. Мираж, что осталось чуть-чуть.
Кажется, мне не подняться.
Вдох. Дышать!
Больше злости. Яростной и неудержимой. Такой, когда темнеет в глазах, и камень, разрезая ладонь, становится не больше, чем листком бумаги.
Еще держусь. Руки побелели от натуги, но сжатые до предела пальцы цепляются за уступ.
Рывок. На горном плато лежать жестко. Прямо перед глазами возносится крохотный росток. Сосна? Одуванчик?
Воздух почему-то вязкий и липкий. С разгона бьет пронзительный ветер, выворачивает наизнанку, впечатывает в крохотное, шага на три, плато. Над головой замерли грозовые тучи. Фермеры внизу ждут дождя.
Поворачиваюсь и осторожно, чтоб не сорваться, выглядываю. В лицо плещет оглушительный порыв, но не поддаюсь. Зеленый ковер с проседями каменных насыпей. Чуть дальше — фермерские владения, аккуратно разбитые на квадратики.
— Не дури, — шелестит в голове прерывистый голос Жака.
Чувствую, что левую ногу обнял раскаленный обруч.
— Пусти, — шепчу сквозь зубы.
Хватка слабеет.
Поднимаюсь и достаю из рюкзачка маленький, завернутый в шелковую тряпицу камешек. Так и есть. Изумруд с мириадами граней, разбрасывающих лучи закатного солнца, словно капельки воды. Рику повезло. У него была отличная,
Самое трудное — заставить себя верить. Лишь кажется, что со временем становится легче. Чем дольше живешь, тем сложнее толкать тяжелую повозку с дающей крен осью.
В конце легенды были слова
Сколько раз ворошил страницы, которые без защитных триграмм рассыпались бы в пыль? Сколько ждал с того момента, как потерял семью и понял, что этот мир — не для меня? Пять, семь лет? А может, я прожил череду бесконечных жизней, раз за разом упираясь в тупик?
Детская мечта, как стакан, наполненный до краев пенящимся, игристым вином. Я вырос, стал больше и стакан, вот только чудодейственной жидкости не прибавилось. Чья вина? Того, кто давит ягоды? Пускай я никудышный винодел, зато точно знаю: если верить — мечты останутся.
Усмехаюсь в лицо небу и несущимся тучам. Надо хоть взглянуть напоследок, что теряю. Достаю книжку с ритуалом и резную шкатулку.
Взрослый человек ненамного ценнее беспомощного ребенка. Ведь у детей есть радуга, которая дарит цвета всем вокруг. У них может получиться сберечь свою звезду и научить доставать звезды других.
Пока горит звезда — есть шанс.
Кладу изумруд на плато, тряпицу уносит ветер. Рядом ложатся книжка, шкатулка и рюкзак.