Русская фэнтези 2007

— Кого выберешь, малой? — будто не слыша, повторил воевода. Среблян, вон как… Шло к нему это имя — неужто таким, в серебре весь, и уродился? Или впрямь Горьбог и судьба-горемычевна подгадывают, как бы имя, человеку данное, в долю его обратить? Коли так, то недолго осталось мне жить-маяться…

Я подбородком указал на сопевшего рядом Могуту:

— Его.

Тот расхохотался. Прочие нероды подхватили, все уже смеялись, кроме устьевской детворы, глядевшей на меня в страхе, — и кроме воеводы Сребляна.

— Почто его? — спросил, прищурясь. — Почто не Хрума? Тебя ведь Хрум полонил? Небось и родню еще порубил.

— Кто родню порубил, тот уже землю кровью своей поит, — ответил я. — Аты сказал выбрать — я и выбрал, так не спрашивай почто.

Взгляд Сребляна обратился на Хрума.

— Правду, что ли, малец говорит? Убил кого нашего?

— Брода, господин мой Среблян, — стащив шапку, пробормотал Хрум. — Рогатиной…

— Рогатиной, — повторил Среблян с удивлением и посмотрел на меня как-то совсем иначе — с головы до ног окинул взглядом, словно к коню на торгу примеривался. — Ну раз рогатиной, то иди против Могуты, малой. Эй, Могута! Нож мой возьми — свой-то ты, вижу, безоружному противнику одолжил. Это мне любо, — усмехнулся он — и, выхватив кинжал, метнул его через палубу. Лезвие вонзилось в мачту у головы Могуты, задрожало. Могута зубы сцепил и выдернул нож, отвернулся от воеводы, не поблагодарив. Сказал с отвращением:

— Говорил я, к рабам паскудника надо, — и кинулся вперед резко и стремительно, будто гадюка из-под колоды.

Я едва успел вбок уйти, так что он полоснул лишь воздух около моей шеи. Я перехватил нож покрепче, рука вдруг взмокла и сделалась скользкой. Прежде я никогда на человека не ходил, а то, что сделал во дворе нашей избы, — так то словно в дымке было, как во сне, как не со мною… Могута снова пырнул, я снова ушел от удара. Нероды стали посмеиваться. Тут во мне кровь вскипела. Чего мне бояться, что терять? Так и так — если не рабство, то лютая смерть… а то хоть продам жизнь свою подороже да честно.

Согнулся я в три погибели да кинулся кубарем Могуте под ноги. Он так и охнул, а палуба затряслась от хохота. Но рано веселились — перекатившись на бок, полоснул я ножом Могуте под коленями, целя по сухожилиям. Лезвие противно заскрипело о дубленую кожу. Чтоб его! Совсем он ножа своего не точит, что ли?! Но что есть, то есть: не порежешь таким, колоть надо. Вскочил я на ноги, развернулся снова спиной к борту, пока Могута поднимался с проклятиями. Эх, будь на нем холщовые штаны, я б уже на груди у него сидел и горло резал! Нероды одобрительно шумели, хлопали в ладоши, подбодряли криками — меня, понял я с удивлением. Не любили, должно быть, Могуту… Даже Хрум что-то кричал — желал победы своему пленнику, видать, славно это было бы для него — такого поймать! На миг захотелось назло ему проиграть, но тут снова ярость верх взяла. Кинулся я на Могуту, целя острием ножа ему в глаза, тот так и шарахнулся — и прямо на девок! На Счастливу Берестовну, что стояла, в борт вжавшись, и глядела на нас во все глаза. Девка пискнула, и тут Могута схватил ее, крутанул, как веретено, — и рванул рубаху на девичьей груди так, что богатство ее тайное, о каком мечталось женихам, глянуло на белый свет, всех ослепив!

Ну не знаю, всех ли… я, правду сказать, так и обомлел. А Могуте того и надо: бросил визжащую девку в сторону, в руки хохочущим дружбанам, шагнул вперед, да и заехал мне промеж глаз чугунным кулачищем. Даже ножом бить не стал.

Нероды хохотали так — я думал, палуба проломится и все на дно пойдем. Даже вязали они меня, хохоча, и не будь их столько — поразбрасывал бы, а так — что уж.

Могута заливался громче всех.

— А все-таки — щеня! — сказал, утирая слезы. — Ошибся я. Верно ты его, Хрум, в чада определил. А ну вставай!

И врезал мне сапогом под дых — я так и согнулся. Встанешь тут, когда руки-ноги связаны! Могута снова мне врезал — и наклонился, чтоб поднять свой нож, который я выронил. А наклонившись, за волосы ухватил, повторил: «Ну щеня!» — и впечатал лицом в доски…

— Довольно. Оставь его. И не трожь.

Голос был теперь куда ближе, чем прежде, — прямо над гудящей моей головой. И он не смеялся. Даже тени смеха в нем не было.

— Отойди от него, Могута. И ты, Хрум.

— Помилуй… — запротестовал было тот, и Среблян спокойно сказал:

— Мой будет.

Сильные воеводины руки ухватили меня за плечи, вздернули на ноги. Я дышал тяжело, лоб мне последним ударом рассекло, кровь заливала лицо. Сквозь нее я и увидел глаза Сребляна — близко увидел и прямо в них посмотрел.

— Как звать тебя? — спросил воевода — и, не дождавшись ответа, добавил будто бы про себя: — А хотя все равно. Зол ты, как я погляжу… Лютом будешь.

Я и придумать не успел, что сказать, — он толкнул меня назад, в руки своих неродов.