Старая трещина по панели разделила крышку бардачка на две части: сначала нужно потянуть за ручку и открыть одну, а потом зацепить другую половину. Я не отвожу глаз от разлома. А дальше как в кино: бледная рука скелета, обглоданная временем, как голодным зверем, рука, на которой можно пересчитать все суставы и косточки, тянется к бардачку. Мой попутчик запускает руку внутрь, кажется, я даже слышу, как постукивают кости о пластик. Смерть шарит там, потом отпускает руль и, изогнувшись, засовывает костлявую руку по самый локоть. Ко мне, словно невзначай, наклоняется бледный скелет в балахоне — любимый образ возницы. Обдает ледяным холодом. Мои мокрые волосы чуть не стали сосульками. Ну что за детство! Зачем так примитивно проверять-то? Я визжу, от души забавляясь его реакцией:
— Руль держите! Хоть одной рукой! Мы же разобьемся!
Он вздрогнул и от неожиданности и выронил то, что искал, на проржавевший пол машины. И схватился за руль, приняв свой современный облик высокого бледного человека. Очень вовремя вырулил на повороте. Нас чуть не занесло в кювет. Ему-то что, а мне еще дела доделывать нужно.
— Да держите ж вы руль, я подниму, что там у вас упало! — умоляю я и ныряю под приборную панель, подавляя желание по-детски похихикать. Согнувшись в три погибели (вот новый каламбурчик: в одной машине с Погибелью еду), я могу отдышаться. Праздную маленькую победу в совсем не величественной позе: прижав голову к коленям. Я чувствую, как пахнет ржавым железом и еще легким намеком на запах моего геля для душа. С мандарином и бергамотом. Мои любимые запахи. Да, гель, межу прочим, именно сегодня закончился. Можно видеть в этом некий символ.
«Как она боится умереть! Точно — человек», — всплывает в моем мозгу. И это не моя мысль. Перевожу дух: получилось. Смерть меня не узнал. На грязном рифленом коврике лежит пожелтевший свиток: ряды строк с именами, датами, названиями мест. Путевой лист моего бледноглазого водителя. Я точно знаю, список обновляется ежедневно. Сейчас в конце на краю щербатого пергамента выведено имя того, за кем мы едем в прачечную.
— Ой, а что это? — Я удивленно хлопаю глазками. И разворачиваю пергамент. Интересно же знать, кого мне предстоит спасать сегодня. А там — пусто. Нет имени. Только место и время: Россия, Ромашевск, Прачечная «White». Лужа. 23:59.
— Не трогай, — вдруг рыкает Смерть на меня. Совсем озверел! — Нельзя смотреть!
— Что тебе надо? — спросил Андрей и сам не узнал свой голос. Он словно засох, стал сиплым и надтреснутым, что ли. И совсем не походил на голос победителя тьмы, кем парень мнил себя вечером.
Незнакомец взглянул на него. Сказал спокойно и по-деловому:
— Я хочу, чтоб ты вывел меня отсюда.
— Я? — оторопел Андрей. — Мы ж стоим у двери. Возьми да выйди.
— Где дверь? — Человек говорил так же спокойно. — Тут нет пока никакой двери.
Андрей оглянулся. Дверь была на месте. Вся увитая тонкими стельками нежно зеленой травы, прораставшими сквозь нее. Гибкий витой стебель чего-то похожего на вьюнок, оплел место, где недавно была ручка.
— Да вот она. — Для верности парень глянул на заросшую дверь еще раз. Она вся покрылась мелкими белыми цветами. Но без сомнения, под ними была дверь. Та самая, что ведет наружу. — Ты же сам ее видел.
— Тогда открой ее для меня и уходи, — было указание. Чертыхнувшись внутренне, что им командуют, а он подчиняется, Андрей стал обдирать мягкие стебли, покрытые крупными белыми бутонами. Те легко отделялись от двери, ставшей вдруг темной и деревянной. Парень не удивился этому, хоть и помнил, что днем тут был пластик. «Это сон, — решил он про себя, расчистив почти весь центр. — Я скоро проснусь». Но вдруг стебли стали жесткими, как проволока. Бутоны треснули и из них полезли длинные иглы. То, что еще секунду назад было похоже на мягкую резеду, стало терном. Андрей затылком ощутил присутствие незнакомца за спиной, услышал тяжелое старческое дыхание. Пальцы его онемели, как если бы он долго водил ими по льду. И лед из-под грудины снова сковал внутренности. Кончики пальцев словно троило, било током. Резанул запах, запах страха. Парень пытался продолжать, но это оказалось тем же, что рвать руками сетку-рабицу. Боль дошла до мозга чуть позже, чем картинка: стебли буреют, испачканные кровью.
— И у тебя тоже не получилось. — Андрей услышал шепот у себя за плечом. Незнакомец шептал ему в самое ухо. — Но никому из твоих предшественников не удалось сделать больше, чем тебе. Кто-то особенный у тебя в родословной, юноша.
— Да, блин, я избранный. — Сжав порезанные пальцы, Андрей простился с последней надеждой, что проснется за столом в приемной. От боли глаза стали влажными. Да, это не сон. Тогда с разворота Андрей ударил на голос за спиной. Надежда решить все по-простому, по-мужски, еще теплилась. Но кулак рубанул воздух. Пустота. Мужчина стоял очень далеко, за машинкой:
— Будешь бегать за мной, чтоб ударить? А я, видимо, должен демонически хохотать, исчезая и появляясь?
— Просто выпусти меня! — заорал что есть силы Андрей. И заплакал.