Русская философия в России и мире

В русской философии, в отличие, например, от немецкой, нет полемической традиции мысли, тянущейся во времени от одного мыслителя к другому. Нет школ и преемственности. Есть личные влияния и предпочтения. Это не значит, что достижения предшественников никак не используются, но начатые предшествующими мыслителями положения не развиваются их последователями либо из-за отсутствия самих последователей, либо из-за неспособности продолжить мысль. Русская мысль прерывиста, не доводит последовательно до конца исходные положения. Также характерен тематический разброс, нет сосредоточенности мысли на чем-то одном, всестороннего и последовательного раскрытия темы. Скакание мысли приводит к отсутствию систематичности, неряшливости, нежеланию нанизывать мысли-бусинки на одну идею-нить.

Пространственный характер русской философии выражается в наличии мыслителей, создавших уникальное пространство мысли, которое невозможно повторить, ему нельзя следовать. Даже научиться нельзя. Это сродни поэзии. Можно только восхищаться, перечитывать, цитировать. Русская мысль носит пространственный характер и в буквальном смысле этого слова. «Русский мыслит и чувствует не национально, а территориально, или, что то же самое, телесно, т. е. державно» [3, с. 182]. Границей России является горизонт. Русский думает за весь мир. Но в отличие от экспансионистского Запада, который стремится поглотить и подчинить себе весь мир, Россия бессильно жертвенна и самозамкнута даже в своей экспансии. Русская экспансия – поле и воля. «Дали волю, еду по всему полю». Несобранность пространства сопряжена с неряшливостью и скаканием мысли.

Самокритичность русского человека, доходящая до самобичевания и самоуничижения, в личном, общественном и историческом планах, в мысли дает отсутствие положительных начал и принципов. От такой самокритичности есть как польза для русской философии, так и беда. Польза, что свое «я» отодвигаем и делаемся готовыми к философии. А беда, что собрать себя и свою мысль не можем, критиканствуя и саморазрушаясь. Противоречие в том, что сами себя, и свое мировоззрение, и свой образ жизни мы ставим мерилом для всего мира. И, вместе с тем, втаптываем себя в грязь, не любим, не ценим себя и своего.

Демагогичность и гомилетичность русской мысли выражается в стремлении более проповедовать, повествовать, нежели последовательно изучать, исследовать. Противоречие состоит в том, что позиционируемая как этикоцентричная и религиозная, русская философия часто остается таковой только на словах. За словом не следует поступков, соответствующих проповедуемым основаниям. «Созерцание без делания есть дьявольское богословие. В русской религиозной философии много было теории, и, к сожалению, редко встречался праксис, то есть реальное изменение жизни человека. Вера требует, чтобы видение Божественного Мрака было неразрывно связано с поясным поклоном» (М. А. Прасолов). Картинность, статичность русской мысли есть визуализация образа, который не может быть предметом для анализа, но должен быть принят на веру. Претендуя на то, чтобы в нее верили, русская философия часто не соответствует заявленной претензии на религиозность и этичность не только в вере, но и в мысли.

Душевность и сердечность русского человека сосредотачивают мысль на определенных темах, преимущественно экзистенциального и нравственного характера. Справедливость, добро, душа, Бог. Все эти понятия связывают русскую философию с христианской традицией. «Для русской философии в качестве главного символа берется сердце. В сердце переплавляются оба мира… Сердце – источник совести как совмещения вестей от двух миров – земного и божественного… Сердечность русской философии проявляется в одинаковой преданности как страдающей реальности, так и торжествующему идеалу» [8, с. 510–511]. В сердце как воплощении единства двух миров соединяются в целое земное и небесное. Для русской философии характерны, во-первых, захваченность идеями цельного человека, цельного знания, цельного мира, пронизанных божественными энергиями, дающими цель, значение и смысл всякому стремлению, и, во-вторых, жажда выйти за рамки не только быта, но и бытия, навстречу к Божественному Мраку, недостижимому и невыразимому. И если античный космос есть выражение наивысшей Красоты, то для русской мысли Недостижимый невыразим.