Русская готика

– Есть! – гаркнул Яков. И честь отдал.

А Васька Соколов стал жить дальше. Вырос, отрастил бороду, женился, похоронил мать. Жить продолжал на окраине маленького своего городка, в рабочем поселке.

Татуировка со временем поблекла: из синей стала цвета серого неба. Порой Васька глядел на нее и вздыхал: «Вот ведь дурачок был. А что теперь делать?» Что делать – подсказала вскоре сама жизнь. Шел как-то Васька с работы и увидел следующее: разлилось над соседским огородом свечение, такое, что до рези в глазах. Оторопел Васька. Снял шапку. Даром, что некрещеный – стал от испуга креститься. А из свечения поглядел на него Ангел: белокрылый, златокудрый и несказанно прекрасный.

– Ты, Василий! – указал Ангел на Ваську перстом. – Видишь ли меня?

– Вижу, – пролепетал Васька.

– Веруешь ли ты во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли?

– Верую, – сказал Васька, хотя до сей поры и не верил.

– А во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век?

– Верую. – И Васька всхлипнул и сам расплакался от радости, что поверил.

– Быть тебе священником, Василий! – указал Ангел. – Поведешь огнем слова своего ты народы аки стада!

И исчез.

С этого дня приобщился Васька читать Библию и псалмы. Стал служить в алтаре на службах отца Кузьмы.

– Кузьма, Кузьма, – однажды позвал его. – Как мне стать священником?

– Пошто тебе, Василий? Ты и так живешь хорошо, – сказал Кузьма и стал загибать пальцы: – Зарплаты на приходе, почитай, нет. Храм наш ветшает: того и гляди провалится крыша за старостью. Верующие… – Кузьма скривил лицо, но одернул себя и перекрестился. – Верующие у нас сам знаешь какие. Подходит ко мне давеча бабушка и говорит: «Отец Кузьма, присоветуй мне отрывок из Писания, который от чирия помогает». Видано ли такое? Я, когда в священники шел, думал, буду рассуждать о нетварном свете, о троичности Господа Нашего и монофизитской ереси – а тут чирий!

Но Василий не сдавался:

– Очень надо мне, Кузьма, священником стать!

– Да зачем тебе?

– Да вот надо.

– Да зачем?

Помялся-помялся Васька, да и про ангела своего рассказал. Посуровел отец Кузьма. Вперил в него гневный взгляд:

– Что ты такое говоришь, Вася? Ангела выдумал. А известно ли тебе, что в девяти случаях из десяти то не ангелы являются к людям, но бесы в ангельском обличии искушают их?

– Неизвестно, – мотнул головой Васька.

– А вот ты подумай над этим на досуге.

Поднялся Васька, поклонился отцу Кузьме, собрался уже уходить.

– Год подождем, – буркнул ему в спину Кузьма. – Ежели не попустит, рукоположу тебя. А ты пока богословскую науку учи. Спрашивать буду строго. Как в семинарии.

Поклонился ему Васька еще раз и ушел счастливый. А Кузьма еще долго бурчал вослед: «Ангелов выдумали себе. Ишь ты! Ангелов им подавай…»

Год ждали. Днями Васька учил решения Вселенских соборов, читал святых отцов – делал это в перерывах между работой: работал он слесарем в железнодорожном депо. Вечерами нянчил дочку, ел пельмени, по пятницам, бывало, приходил выпимши, но корил себя после нещадно и быстро это дело бросил. Ночами снилось Ваське, что проклятая татуировка его улыбается и пляшет чертом, и манит его сладким женским голосом в золотом сиянии: «Вася-я-я! Ва-а-ся!» Васька дрыгал ногой. Проснувшись, ругался на жену – вслух, а мысленно – на себя. Через год отец Кузьма его рукоположил, и стал Василий священствовать. Называть его стали теперь отец Василий. А некоторые звали «отче». А иные дураки – и «святой падре», насмотрелись бразильских сериалов (на таких Васька ругался: «А вот я на тебя епитимью!»). Но больше всего ему нравилось, когда звали его «Батюшко» – протяжно, растягивая последнее «о». Батюшко. Как круглый калач. Как яблоко. Как Русь, серафимы и благодать. Когда отец Василий слышал в свой адрес «Батюшко», он распрямлял спину и душа его улыбалась. Батюшко.

Конфуз случился вскоре после рукоположения.

– Батюшко, батюшко, – спросила старушка, подойдя за благословением и целуя ему руку. Отец Василий от любимого слова воспарил – как и всегда: до чего ж лепо звучит! И вдруг грянуло:

– Чой-то у тебя на руке? Никак, мазня?

Весь он сразу стал таять, уменьшаться в размерах, конфузиться.

– Мазня, – молвил, насупившись.

– Что ж выходит? Хулиганил?

– Хулиганил, – почувствовал давно забытое: как краска заливает лицо и уши.

– Ну, ну, ты уж себя не вини. Ишь, налился. Все мы грешные. – Лицо старушкино стало хитрым, как у лисички. Глаза засветились – озорно, по-девчачьи.

Шла старушка в тот вечер из церкви вдохновленная – не шла, а парила. Раз сам батюшка хулиганил, чего требовать от темных людей, рассуждала она весело. Эдак и в пост можно скоромного. И за рюмочку можно себя не казнить. Невелика беда, раз у самого батюшки дьявольская печать на руке. Татуировка отца Василия зарядила старушку еще на двадцать лет жизни.