Русская и советская фантастика (повести и рассказы)

Я смотрел на него с изумлением.

— Мне сказали, что вы пристрастились к карточной игре и посещаете общество, не делающее чести вашему имени.

Негодование взволновало мою кровь.

— Я замечаю также, что вы не по-прежнему прилежны и слишком увлекаетесь знакомством человека, который может вам повредить, — г-на Антиоха.

Его знакомство могло бесчестить меня!!

— Г-н Антиох человек богатый, — хладнокровно продолжал мой директор, — он может неглижировать службою и своими поступками, хотя и ему, если вы друг его, должны бы вы посоветовать быть осторожнее.

Директор хорошо знал характер Антиоха: один взгляд заставил бы его немедленно подать в отставку, а у директора была дочь, перезрелая Агнесса, лет двадцати семи; он был притом по уши в долгах, и две тысячи душ Антиоха были такою для него рекомендациею, что милости сыпались на него и заставляли товарищей завистничать.

Я хотел оправдаться, хотел говорить смело, но покраснел и смешался, когда директор упомянул имя Шреккенфельда и Адельгейды.

— Говорят, что вы бываете у этого шарлатана и что г-н Антиох находится даже в связи с его развратною дочерью. Кто не шалил смолода? И даже кто не перебесится, того добродетель ненадежна; но всему, сударь, есть мера. Знайте, что этот человек, этот бродяга Шреккенфельд, становится подозрительным, и полиция уже присматривает за ним и за теми, кто к нему ходит. Говорят, что он обыгрывает неверную, а, может быть, что-нибудь и хуже — остерегитесь…

Нам помешали продолжать разговор. С отчаянием увидел я, куда бедственная судьба завлекла Антиоха. Мог ли я теперь остановить его? Как мог я раскрыть ему глаза? Как разуверить порядочных людей, что самая гнусная клевета очернила Адельгейду? Как можно было растолковать им состояние души Антиоха? В то же время, я не мог скрыть от самого себя, что слухи об отвратительном Шреккенфельде могли быть, хотя отчасти, правдивы, и что этот человек был способен на всякое злое дело. Я не знал тогда, что бедствие было уже близко от моего несчастного друга — ближе, нежели я воображал…

В число людей избранных, друзей своего дома, Шреккенфёльд допустил одного дерзкого молодого офицера, богача и шалуна отъявленного. Антиох, я, несколько артистов, этот офицер и двое друзей его обедали у Шреккенфельда. За столом лилось шампанское. Офицер пил много; Антиох не пил почти ничего; он сидел подле Адельгейды и разговаривал тихо, с особенным жаром среди общего шумного разговора. Адельгейда слушала его, вздыхала, бледнела, краснела — в первый раз Антиох говорил ей тогда о своей безумной идее бытия прежде жизни… Видно было, что уединенный разговор их и заметное волнение Адельгейды приводили офицера в большую досаду. Еще за столом он позволил себе несколько дерзостей на счет Адельгейды. После обеда он предложил банк, бросил кучу денег товарищу и сам старался сесть подле Адельгейды. Холодность ее совершенно взбесила его; он позволил себе несколько таких слов, от которых Адельгейда с ужасом вскочила и отбежала от него. Шреккенфельд принужден был вступиться. Наглец сделался груб. Шреккенфельд сам разгорячился и забыл себя.

— Бродяга, шарлатан! — вскричал офицер, — я прибью тебя, и, в доказательство как мало уважаю я тебя, Адельгейда должна поцеловать меня сейчас или ты получишь пощечину…

Он бросился к Адельгейде. Она помертвела и лишилась чувств…

— Прочь! — вскричал Антиох, молчавший до сих пор и не принимавший никакого участия в ссоре. Сильною рукою оттолкнул он дерзкого. В неистовстве бросился на него офицер.

— Понимаешь ли ты, подьячий, что должно тебе делать? — вскричал он.

— Не знаю, понимаешь ли ты, пьяный буян, что ты делаешь, — отвечал горячо Антиох.

— Пистолет или шпагу? Выбирай немедленно, — кричал офицер.

Мы хотели утишить ссору, но все было тщетно. Соперники не слушали, не хотели ни на минуту откладывать, и, с отчаянием в душе, я должен был сопровождать моего друга за город. Дорогою Антиох не говорил со мною ни слова, и тогда только, как стали заряжать пистолеты, он обнял меня и сказал: «Теперь я понимаю еще более загадку жизни: Адельгейда умрет, и смерть соединит меня с нею. Прости, радуйся счастью друга твоего!»

Весело стал он на барьер, еще раз пожал мне руку… Состояние мое было неизъяснимо… раздался выстрел — пистолет выпал из руки Антиоха. Я бросился к нему. «Странно! Ничего, — сказал он мне, — я ранен только!»

Соперник его лежал на земле: пуля изломала ему ребро; у Антиоха пуля только скользнула по плечу.

Уже вечером возвратились мы в Петербург. Антиох казался глубоко задумчивым и опять ничего не говорил со мною. Я не имел сил сказать ни одного слова. Антиох велел ехать прямо к Шреккенфельду. Я хотел возражать. «Жизнь и смерть моя соединились в этой минуте! — воскликнул Антиох, — или не препятствуй мне, или оставь меня, Леонид! Оставь навсегда!

— Ни за что в мире! — вскричал я.