Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Итак, мы попытались привлечь внимание к нашей гипотезе о философско-историческом освещении проблемы национальной идеи в содержании ряда цивилизационных концепций XX столетия. Завершая главу и оценивая сказанное, предложу два итоговых вывода.

Первый вывод состоит в том, что в рассмотренных философско-исторических теориях заключена глубинная, быть может, относительно отдаленная предпосылка исследования проблемы национальной идеи.

Эта предпосылку видна в целенаправленном и самобытном воззрении Тойнби, Шпенглера, Ясперса на те духовные человеческие силы, вне которых и без которых всемирная история никогда бы не состоялась. В представленных выше концепциях находится философско-исторический базис возникновения и развития национальных идей. В границах динамичного, противоречивого, но неизбежного и великого мира цивилизаций не могут не возникнуть имманентно мотивированные взлеты народных масс, социальных групп и личностей, противодействующих или поддерживающих многообразные формы объективных прессингов. Цивилизационные концепции развития человечества не могут не заключать национальных идей в своем историческом содержании. Поэтому национальная идея – понятие не только локально-цивилизационное, но и всечеловеческое. Следовательно, обращение к русской национальной идее безотносительно к философско-историческому абрису некорректно.

Второй вывод можно представить как более близкое нам, относительно непосредственное основание для исследования проблемы национальной идеи. Такое основание может быть конкретизировано и реально выражено, если в содержании рассмотренных концепций акцентировать доминанту, наиболее подходящую для выявления природы национальной идеи.

Такого рода доминантой у А. Дж. Тойнби, на мой взгляд (при всех оговорках), является порыв масс в ходе развития цивилизации и, конечно же, ярко выраженный акцент на критерии дифференциации цивилизаций. Он (критерий) основной и заключен в религиозном уровне развития цивилизаций.

У О. Шпенглера доминантой бы посчитали его грозный прогноз о крахе европоцентризма. Этот прогноз может стать в наше время предостережением для США, которые с нарастающей силой, масштабно развивают свою супернациональную идею об охвате (подавлении – будет точнее) мира тотальным американизмом.

И, наконец, о доминанте К. Ясперса. Нам импонирует в нашем творческом замысле центральная тема немецкого мыслителя – тема «коммуникации». Она конкретизируется в «любящей борьбе». Не в слепой, не в абстрактной любви, а именно в «любви-страдании», «любви-борьбе» за судьбы других людей, подвергающихся насилию, подавлению агрессией, экспансии, за свободу личности и нации.

Представленные обобщающие выводы позволят, надеюсь, вписать проблему национальной идеи в контекст философии истории. Любые другие аналитические выходы к русской идее, обособленные от философско-исторического контекста, будут выглядеть методологически, логически и историко-теоретически как несостоятельные.

Глава III Система детерминации национальных идей. Основной смысл методологического подхода

Исходное умозаключение представляется в ряде аспектов. Прежде всего, философско-историческое раскрытие сущности национальной идеи, как и ее содержания[77], с необходимостью предполагает выявление тех детерминантов, которые обусловливают содержательный сущностный облик национальной идеи. На мой взгляд, с философско-исторической точки зрения основные детерминанты предстают как система объективных и субъективных фактов. Попытаюсь их высветить.

Предварительно замечу, что мнение о локализации национальных идей, их жестком «погружении» в лоно цивилизаций и растворении в нем представляется неверным. Национальные идеи – универсальный, исторически неизбежный «спутник» человеческой истории. Они пронизывают исторический процесс, являются атрибутом его бытия, не теряя относительной самостоятельности. О «привязке» к «нации» можно говорить, думается, только в терминологическом плане. Онтология же истории человека такова, что в ее недрах с самых отдаленных, древних времен глубинно и неизменно присутствовала возможность мотивированной реакции на те или иные неожиданные, подчас грозные движения природных или общественных сил.

Естественно, характер мотивации к активным действиям мог быть – и, видимо, был – поливариантным в различные эпохи. На уровнях сознания, подсознания, элементарной интуиции возникала динамика человека с весьма многообразными, но неизменно реальными последствиями. Эти последствия, вероятно, не всегда были очевидны для теоретиков, тем более для современников этих процессов, не владеющих еще необходимой ментальностью.