Русская идея от Николая I до Путина. Книга II. 1917-1990

На идею навела меня назревающая политическая катастрофа для Маргарет Тэтчер. Слишком долго она царствовала и слишком много нажила врагов даже в собственной партии. Мне казалось, что она вот-вот «выпадет из тележки». Выяснилось, что в Москве это было очевидно не всем. Расскажу в связи с этим забавную историю, чтоб хоть на минуту развеять свое мрачное повествование. Валентина Терешкова, которой предстояло возглавить делегацию в Лондон, спросила меня, какой подарок понравится Тэтчер. Я обронил (разговор был на ходу): «Боюсь, вы едва ли с ней встретитесь». Вернувшись из поездки, Терешкова всплеснула при встрече руками: «Ой, да вы пророк, Александр Львович!» Хотя я был всего лишь внимательным наблюдателем.

Как бы то ни было, наблюдение за Тэтчер словно открыло мне глаза. Господи, да ведь их целая плеяда, таких гроссмейстеров, отвергнутых на национальной арене в расцвете сил, энергии и мудрости, выброшенных, можно сказать, на улицу. Грех, право, было бы не подобрать такое добро. Тем более, что и выглядело бы все, как бы это сказать, вполне взаимовыгодно: мы даем им гигантскую арену для приложения сил, способную удовлетворить даже самое гомерическое честолюбие, возвращаем им чувство востребованности, они — нам свой опыт и политическую мудрость. И, конечно, связи. Рычаги, на которые смогут они, когда потребуется, в своих странах нажать, никому в Москве и не снились.

И подумайте, какое созвездие имен могли мы поставить на службу будущему России! Вилли Брандт в ФРГ, Валери Жискар д’Эстен во Франции, Дэвид Рокфеллер и Роберт Макнамара в Америке, Маргарет Тэтчер в Англии, Ясухиро Накасоне в Японии, Пьер Трюдо в Канаде. Да и Россия в грязь лицом не ударила бы. Вполне достойно смотрелись бы среди этих корифеев и Александр Яковлев, и Станислав Шаталин, и Юрий Рыжов, и Василий Селюнин.

Нет спора, все это очень-очень разные люди. Смогут ли они сработаться? Не станут ли друг другу мешать? Но, с другой стороны, однако, что им в России делить, будь они даже консервативнейшими из консерваторов и либеральнейшими из либералов? Важны эти различия в их странах, на национальной арене. А в России интерес у них был бы один, пусть и троякий: вывести ее из тупика нетоварной экономики; предотвратить при этом травму в сознании населения; ослабить, по возможности смертельно, силы имперского реванша.

Справились ли бы эти люди с такой задачей? Ну как я могу знать, что пришло бы в голову опытнейшим (не чета нашим) политикам, умам мирового класса? Знаю лишь, что с аналогичной задачей они после 1945 года справились: Европу из немыслимых, казалось, руин подняли и никакого серьезного отката — ни коммунистического, ни тем более национал-па-триотического — не последовало. Слов нет, европейским политикам пришлось еще повозиться с оппозицией (не забудьте, что СССР приложил тогда гигантские усилия, чтобы разжечь из искры пламя), но так и не пришли в конечном счете воители несвободы к власти. Нигде в Европе. Ничего похожего с тем, что произошло в России. Значит, сработано было крепко.

Оставалось, короче, лишь собрать вместе эту «могучую кучку», дать ей приличное название, объяснить задачу, наладить процедуру взаимодействия — и пустить в свободное плавание. Спасти таким образом дух свободы, порожденный Перестройкой. Такая была идея.

Ясно, что тут нужны были согласие — и помощь! — руководства России. За ними и отправился я при первой же предоставившейся мне возможности в Москву в январе 1990 года (меня пригласили прочитать курс советско-американских отношений в МГИМО, правда, обязательно по-английски). Получилось, честно говоря, довольно нелепо: студенты говорили по-русски, я тоже, а общаться мы должны были по-английски. Будь я и впрямь пророком, как думала Валентина Терешкова, я, конечно, предвидел бы, что-то была лишь первая нелепость, которая ожидала меня в России. Но я не предвидел.

Ельцин

Первый из государственных людей, с кем поделился я своей идей, был, конечно, Ельцин. Нет, убедить его оказалось непросто: недоверие к Западу сидело в нем глубоко. С какой стати станут они нас спасать? При всем том любопопытен был Ельцин необыкновенно. Об истории России не знал ничего. Но хотел знать. И интуиция дьявольская. Мало того, что он заставил меня прочитать ему экспромтом лекцию по истории русской государственности, начиная с XV века, он еще и оспаривал на каждом шагу мои интерпретации (я ненароком подумал, что, будь Ельцин моим студентом, быть бы ему из лучших — а мои все-таки были сгёше с1е 1а сгёше американского студенчества). Но в конце концов я его убедил. Не только согласился Борис Николаевич с моей идеей, но и обещал поставить ей на службу все ресурсы Верховного Совета России (где он тогда председательствовал).