Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология

Обнаружение непосредственных источников «Устроиться…»2 шло рука об руку с констатацией все более далеких интертекстуальных перекличек, заставляющих предположить распространенность и разработанность в русской поэтической традиции некого особого, инфинитивного письма (далее сокращенно – ИП)3, способного претендовать на роль самостоятельного если не жанра, то модуса поэтической речи. В этом свете интертекстуальный статус «Леиклос» Бродского не сводится к генеалогическому посредничеству между текстами Блока и Гандлевского, определяясь соотношением с некоторыми существующими в рамках ИП типовыми вариантами.

Так, стихи, описывающие весь круг жизни обобщенного персонажа – от рождения до смерти (а не просто его типичное времяпровождение, как в «Грешить…» и «Устроиться…»), образуют особый подвид инфинитивной поэзии, одним из ранних образцов которого на русской почве является стихотворение И. И. Дмитриева «Путешествие» (1803; № 9):

Начать до света путь и ощупью идти, На каждом шаге спотыкаться; К полдням уже за треть дороги перебраться <…> Искать пристанища к покою, Найти его, прилечь и наконец уснуть… <…> Всё это значит в переводе: Родиться, жить и умереть.

Именно к этой ветви принадлежит «Родиться бы…» Бродского, которое – уже по другой линии – приводит на мысль менее престижный (нежели «Грешить…»), но, возможно, более непосредственный источник – «О родине» Твардовского (1946), естественно, перекликающееся с блоковским, но патриотическое уже по-советски, от чего Бродскому и предстояло оттолкнуться:

Родиться бы мне по заказу У теплого моря в Крыму, А нет – побережьем Кавказа Ходить, как в родимом дому И славить бы море и сушу В привычном соседстве простом, И видеть и слышать их душу Врожденным сыновним чутьем… Родиться бы, что ли, на Волге <…> Родиться бы в сердце Урала <…> Везде я с охотой готов Родиться. Одно не годится: Что где ни случилось бы мне, Тогда бы не смог я родиться В родимой моей стороне <…> И всюду готов я родиться Под знаменем этой земли <…> По той по одной лишь причине, Что жизнь достается одна.

Этот беглый экскурс в интертекстуальный – генеалогический и типологический – фон одного инфинитивного стихотворения может дать первое общее представление о феномене инфинитивной поэзии. Перейдем к его более систематическому рассмотрению.

2

Под ИП мы будем понимать поэтические тексты, содержащие достаточно автономные инфинитивы одного из двух типов – А или Б.

А. Самый чистый случай – абсолютные инфинитивные конструкции, с одним или несколькими однородными инфинитивами в роли главного сказуемого независимого предложения типа Грешить бесстыдно, непробудно, Счет потерять ночам и дням, не вводимые никакими другими словами и конструкциями (например, такими как чтобы, можно, готов, могу, желание, ср. неабсолютное: И всюду готов я родиться), в том числе через связку (такими, как доля, ср. неабсолютное: Печальная доля – так сложно, Так трудно и празднично жить [т. е. жить есть печальная доля]), и грамматически не привязанные к конкретным лицам (таким как нам, им, я, мне; ср.: Быть в аду нам и я в приведенном выше примере: готов я родиться) или к более специальным модальностям (типа: Не поправить дня усильями светилен).

Случай полной абсолютности являет, например, двухчастное стихотворение Саши Черного «Два желания» (1909; № 180–181):

1. Жить на вершине голой, Писать простые сонеты… И брать от людей из дола Хлеб, вино и котлеты.

2. Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради, Проснуться лет чрез сто.