Русская история на пальцах

А с 1887 года он стал владельцем-управляющим Никольской мануфактуры – вместо ушедшего на покой отца. На своей фабрике он ввел заметные улучшения для рабочих: отменил беспощадную систему штрафов, учредил стипендии для учащихся, построил новые спальни.

Вот такой он был прогрессивный человек!

Вскоре Савва Морозов возглавил группу химических заводов, стал членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности.

* * *

Женился Савва Морозов на Зинаиде Григорьевне Морозовой (в девичестве Зиминой), которую семнадцати лет отроду выдали замуж за Сергея Викуловича Морозова, его двоюродного дядю. Развод, инициатором которого была сама Зинаида, имел место в январе 1887 года, а уже потом в нее влюбился Савва Тимофеевич, и, женившись, он подарил ей шикарный особняк на Спиридоновке. Но вскоре он разочаровался в семейной жизни…

А все потому, что настоящей страстью миллионера стал Московский Художественный Театр (МХТ), в который он вкладывал не только огромные средства, но и всю свою душу.

В 1898 году он вошел в состав театрального товарищества, образованного К.С.Станиславским и В.И.Немировичем-Данченко. И после этого он регулярно вносил пожертвования на строительство и развитие МХТ, заведовал его финансовой частью. По подсчетам историков, расходы мецената на театр в 1898–1902 гг. составили, как минимум, 200000 рублей. Еще 300000 рублей он потратил в 1902 году на новое здание театра.

По тем временам это были просто огромные деньги.

Недаром Станиславский характеризовал Морозова так: «Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему всей преданностью, без самолюбия, без ложных амбиций и личной выгоды».

А еще в начале XX века Савва Тимофеевич вдруг увлекся либеральными идеями, и в особняке на Спиридоновке начали проводиться полулегальные заседания революционеров. Кроме того, он финансировал издание социал-демократической газеты «Искра». На его средства были учреждены первые большевистские легальные газеты «Новая жизнь» и «Борьба». Он нелегально провозил на свою фабрику запрещенную литературу, а в 1905 году прятал от полиции одного из лидеров большевиков Николая Баумана (того самого, именем которого названа одна из станций московского метро).

Когда на Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка, Савва Тимофеевич вступил в переговоры с рабочими, но… был отстранен ими от управления.

Вот ведь парадокс!

Сам о рабочих думал, помогал им, а они его убрали. Типа кровопийца, буржуй, эксплуататор трудового народа…

Круг одиночества неумолимо сжимался. Как ни странно, «мятежный фабрикант», открыто выступавший за свободу слова и созыв парламента, остался в совершенной изоляции.

Удивительно, но этот, безусловно, талантливый, умный и сильный человек так и не смог найти, на что опереться. Жена его давно раздражала. Друзей в своем кругу у него не было (купцов и промышленников он презрительно называл «волчьей стаей», а те отвечали ему боязливой и мстительной нелюбовью). Постепенно пришло и понимание истинного отношения к нему со стороны «товарищей»: понятно, что большевики видели в нем лишь богача и беззастенчиво пользовались его деньгами.

Считается, что Савва Тимофеевич впал в жесточайшую депрессию. Как бы то ни было, врачи рекомендовали направить его для лечения за границу.

* * *

В сопровождении жены в апреле 1905 года Савва Тимофеевич выехал сначала в Берлин, а затем в Канны. Там-то он и покончил жизнь самоубийством в номере «Руаяль-отеля».

Многие обстоятельства этого самоубийства до сих пор не ясны.

Говорили, например, что ничто не предвещало трагической развязки. Канны явно пошли разочарованному предпринимателю на пользу.

И это неудивительно. Сам дважды был там и подтверждаю – красивый городок на берегу прекрасного Средиземного моря. Хотя, на мой взгляд, соседняя Ницца лучше.

В тот страшный день Савва Тимофеевич собирался посетить казино и находился в прекрасном расположении духа. После завтрака он проводил жену до вестибюля – ей пора было ехать к портнихе. Портье передал ему записку. В ней не оказалось ничего, кроме четко выведенного вопросительного знака. Морозов изобразил рядом восклицательный знак и сказал портье:

– Если отправитель зайдет, передайте ему мой ответ.

После этого он успокоил жену:

– Не стоит беспокоиться, дорогая. Поезжай по своим делам.

За обедом у Саввы Тимофеевича был отличный аппетит: он заказал устрицы с белым вином. Зинаида Григорьевна не могла нарадоваться. Лечение мужа в солнечных Каннах постепенно оборачивалось для них чем-то вроде нового медового месяца.

После обеда Савва Тимофеевич объявил:

– Жарко, пойду отдохну немного.

Зинаида Григорьевна осталась разговаривать с доктором, а затем поднялась в номер и села к зеркалу, чтобы привести себя в порядок.

И в этот момент услышала хлопок выстрела…