Русская история. Том 2

Этот случай — один из массы, без сомнения объясняет нам, почему «бироновщина» на несколько поколений осталась пугалом для русского дворянства в самых медвежьих углах. Били жестоко, не менее жестоко, чем при Петре, и били всюду и всех, если не кнут, то правеж за неуплату подушных почти всякий дворянин если не испытал на себе, то видел своими глазами на себе подобных. Что тот, кто дал имя этому режиму, не был характерным его представителем, — так утверждают новейшие исследователи, готовые приписать фавориту Анны Ивановны чуть не ангельскую кротость, хотя современники сохранили нам достаточно образчиков, по крайней мере, грубости Бирона, от этого жертвам «бироновщины», было, разумеется, не легче. И отмена существовавшего больше на бумаге указа о майорате всего меньше могла, конечно, уравновесить в глазах дворянства тот гнет, который обрушился на его плечи после 1730 года. Оно должно было увидеть, что, сбросив верховников, оно не избавилось даже от Верховного совета как учреждения. Всего через несколько месяцев после переворота Верховный тайный совет вновь воскрес под названием Кабинета ее величества, официально учрежденного указом от 6 ноября 1731 года, фактически же существовавшего уже в первый год царствования Анны. Неоднократно цитированный нами английский дипломат совершенно определенно указывает цель этого учреждения еще в мае 1730 года: изъять из ведения сената, формально только что восстановленного во всех своих правах и прерогативах, наиболее важные дела. Русские современники, писавшие о Кабинете по свежим следам, вполне подтверждают эту оценку. «По учреждении сперва Верховного совета, а потом Кабинета— ибо хотя имена разные, а действо почти одно в обоих было — сенат остался уже не в такой силе, как прежде было…», — говорит одна докладная записка, представленная императрице Елизавете Петровне. Как и Верховный совет, Кабинет фактически заменял императрицу, указ, подписанный двумя кабинет-министрами (всех было три), имел такую же силу, что и высочайший указ. Для довершения сходства двое первых кабинет-министров и взяты были из числа верховников: Головкин и Остерман. Третий был князь Черкасский — лидер шляхетства 1730 года, но лидер лишь номинальный, декоративная фигура во главе дворянских петиционеров, он остался такой же декоративной фигурой и в новом учреждении. От Верховного тайного совета это последнее на практике, конечно, очень отличалось не к своей выгоде. Когда вы от протоколов и журналов Верховного совета переходите к кабинетским бумагам — и те и другие изданы в одном и том же сборнике Русского исторического общества, — вас поражает картина политического измельчания и опошления. Там была яркая, определенная, сознательная политика; здесь — жизнь со дня на день, куча бюрократических мелочей, среди которых невозможно уловить никакой определенной политической линии. Рядом с такой финансово-экономической катастрофой, как восстановление соляной монополии, стоят розыски мужика, который «умеет унимать пожар», и заботы о родившейся в Москве мартышке: императрица непременно требовала доставить ей в целости и мать, и новорожденного. Немудрено, что найти юридическую формулу для этого учреждения было еще труднее, нежели для Верховного тайного совета; но ежели взять для сравнения крепостную «контору» большой барской вотчины, смысл кабинета императрицы Анны будет нам очень понятен.