Мы напрасно стали бы объяснять подобного рода вожделения невежеством захолустного дворянства: те же самые галицкие дворяне очень обстоятельно развивают в своем наказе мысль о необходимости дворянских училищ в провинциальных городах. Губной сыск, конечно, был бы направлен не против дворянства: первая из сейчас приведенных двух цитат ясно показывает, к какому классу общества принадлежали «злодеи», которым нужно было «умножить истязания». Кнут и плети предназначались для людей «подлого состояния», которым и по мнению тогдашней интеллигенции естественно было быть битыми, как мы видели на примере Болотова. Иное дело люди благородные. «Мы, быв обнадежены беспримерного милосердия опытами нашей всемилостивейшей государыни, яко то избавлением от смертной казни и впавших в важные преступления ее подданых, — писали калужане и медынцы, — препоручаем вам, почтенному господину депутату, в учрежденной комиссии представить, чтобы все дворянство, яко род из подданных ее императорского величества удостоившийся особливой высочайшей милости,
благоволения и доверенности, как в важных государственных делах, так во всяком состоянии, везде и всегда, избавлен был бы всякого телесного и бесчестного наказания и пыток, а потому смертной казни[110]. Капорское дворянство, представителем которого в комиссии был Григорий Орлов, шло еще дальше и подбиралось к «действительной неприкосновенности личности», исключительно дворянской, конечно. «Сделано бы было положение… дабы дворянин, действительно владеющий своим имением, без предводителя и других ему в помощь назначенных, никогда и ни по какому делу арестован не был, в деревнях своих находящийся». И все дворянские пожелания прямо и просто резюмирует кашинский наказ (Тверской губернии): «Живущий дворянин в уезде не зависим бы был ни от кого, кроме того уезда дворян, и чтобы воеводская канцелярия и ниже другие какие правительства не могли дворянина собою к суду призвать, или к должности определить, или по какому делу взять». Дворянство должно было стать сословием политически привилегированным.