Русская история. Том 2

Московский союз был политической необходимостью для казачества, как крымский был необходимостью военной. Находясь в различных плоскостях, они, как это ни кажется на первый взгляд странно, и не мешали друг другу. Получив 27 марта 1654 года в качестве «вечного подданного» царя Алексея жалованную грамоту на город Гадяч, Богдан через три недели, 16 апреля, писал крымскому хану, что и ему присяги он не нарушит «на веки вечные» и сам, и все потомки его. Хана он называет в этом письме «своим всемилостивейшим государем», а насчет московского союза объясняет, что хану нечего от того бояться, ведь всякий ищет «иметь побольше приятелей». Поляки заключили же союз с венграми и волохами, отчего же ему, Богдану, не подкрепить себя, со своей стороны, московской дружбой? Но уже из этого совпадения двух союзов с двумя обычно враждовавшими между собою государями видно, что «подданство» но Украине понималось совсем не так, как понимали его обычно в Москве. В первое время подчинение Украины московскому царю представлялось Хмельницкому в очень своеобразной форме. Мы знаем, что «сильный король» Речи Посполитой был его заветной мечтой. Ему казалось, что когда властная рука сверху обуздает панов, последние сразу притихнут и станут для казаков безвредны. Но у выборных польских государей у самих не было другой опоры, кроме этих же панов, могли ли они обуздать тех, от кого сами зависели? Иное дело, если король будет иметь собственную силу, независимую от польской аристократии, такому королю легко будет справиться с панами. Вот, если бы королем стал государь московский, он бы показал панам, как обижать казаков! «Мы бы желали себе такого государя-самодержца в своей земле, как ваша царская вельможность, — писал Богдан в первом своем письме царю Алексею (8 июня 1648 года), — если бы была на то воля Божия, да твое царское желание, сейчас да не мешкая, на панство то наступати — мы бы со всем войском кшорожским готовы были услужить вашей царской вельможности!» В этом водворении «православного крестьянского царя» на польский престол руками запорожского войска казацкий гетман (в переписке с Москвой он уже тогда подписывался так, чего еще тщательно избегал, писавши полякам) видел даже исполнение какого-то «предвечного пророчества Христова», хотя едва ли сам сумел бы сказать, где его можно найти. Вначале Москва, так недавно сама избавившаяся от польского царя, относилась, однако же, к «предвечному пророчеству» довольно холодно. За пятнадцать лет перед тем Смоленск не удалось добыть обратно у поляков — где уж тут, казалось бы, мечтать о польском престоле? Только неожиданно блестящие успехи московских войск в начавшейся в 1654 году войне (в первых числах июня сдался первый «литовский» город Дорогобуж, а в августе московские воеводы стояли уже на старой литовской территории, под Могилевом; год спустя московский царь вступал в Вильну и, с благословения патриаршего, стал писаться «великим князем литовским») выдвинули вопрос о польской кандидатуре Алексея Михайловича в область практической политики. Но тут сейчас же и обнаружилось, как близоруки были надежды запорожского войска. Одна мысль о том, что московский царь, может быть, сделается и королем Польши, крайне ослабила энергию Москвы в борьбе с этой последней. Польские дипломаты систематически манили царя Алексея престолом Речи Посполитой и очень удачно выменивали на эти туманные надежды вполне реальные куски занятой московскими войсками территории. А к Украине будущий православный государь Польши стал гак относиться, что Хмельницкому пришлось искать подмоги у Карла X Шведского и Ракочи Венгерского.