Русская история. Том 2

Когда мы присутствуем потом при столь патриархальных сценах, как прием царевной Прасковьей иностранных посетителей в одной рубашке, причем, пока «принцесса» протягивала для целования свою руку, другой рукой она прикрывала свою наготу наскоро взятой у одной из придворных дам мантильей, или при домашнем спектакле у той же царевны и ее сестры, мекленбургской герцогини Екатерины Ивановны, где вдруг обнаружилось, что исполнитель главной роли какого-то короля только что получил 200 ударов батогами, а затем сряду, как ни в чем не бывало, удостоился чести играть не перед, а вместе с их высочествами, — все это на нас уже мало действует. Знаменитая «дубина Петра Великого» начинает рисоваться нам в ее реальной обстановке. С людьми настолько «простыми» и Петр не стал бы церемониться. И современники отмечали только те случаи, когда дубина касалась уже очень заметных людей, или когда последствия ее применения неожиданно оказывались трагическими. Когда царь нечаянно отправил на тот свет солдата, укравшего кусок меди с пожара, об этом заговорили в городе, и случай поразил иностранцев, саксонского резидента Лефорта, например, который нам его и передаст. Но едва ли правильно он из этого делает заключение, что Петр «не отличался гуманным характером». Это правда, конечно, но данный случай еще отнюдь не выходил из ряду. Или приближенный царский холоп токарь Нартов не может отказать себе в удовольствии вспомнить, как при нем дубинка гуляла по спине Меншикова либо других именитых персон. «Я часто видал, — будет он рассказывать потом, — как государь за вины знатных чинов людей здесь (в токарной) дубиною потчевал, как они после сего с веселым видом в другие комнаты выходили и со стороны государевой, чтобы посторонние сего не приметили, в тот же день к столу удостоиваемы были». Да еще, пожалуй, какой-нибудь наивный провинциал, вроде новгородского бургомистра Сыренского, познакомившись с придворным бытом, мог обмолвиться сентенцией: «Кто с Христом водился, те без головы стали, а кто с царем поводится, те без головы и без спины будут». Но сами члены петровского двора и сам Петр считали, что дубина — самый мягкий вид наказания, даже не наказание, а, так сказать, напоминание о возможности быть наказанным. «Теперь в последний раз дубина, — говорил царь Меншикову после одной «тайной» сцены из описанных Нартовым, — ее впредь, Александра, берегись!»