И, совершенно естественно, буржуазия у нас иначе отнеслась к революции, чем во Франции. Там буржуазия летом 1789 г. начала
атаку на королевскую власть, решила ей не подчиняться и наконец при помощи восставшей народной массы подчинила короля своему Национальному собранию. У нас буржуазия все время старалась сторговаться с самодержавием, поднимая цену по мере успехов народной массы, которую вела в бой не она. А когда городская масса — пролетариат — была разбита в декабре 1905 г., трудно сказать, кто больше торжествовал — буржуазия или самодержавие и его слуги.А когда самодержавие неожиданно для буржуазии было опрокинуто пролетариатом в феврале старого стиля 1917 г., она с необыкновенным упорством стала отстаивать из старого порядка то, что еще можно было отстоять. Тут особенно поучительно сравнить поведение русской буржуазии в 1917 г. и французской — в 1792 г. Тогда крайняя левая буржуазная партия, соответствовавшая нашим кадетам, была определенно республиканской и первое время шла во главе республиканского движения; тотчас по низвержении королевской власти было созвано Учредительное собрание (Конвент), всего через шесть недель
после переворота (королевская власть пала 10 августа 1792 г., а Конвент открылся 20 сентября). Буржуазия упиралась во Франции только в экономическом вопросе, — когда революция начинала затрагивать «священную собственность».У нас после февраля 1917 г. буржуазные партии прежде всего другого стремились спасти монархию
. Только когда выяснилось, что новый царь не усидит на престоле и полчаса, что его свергнут много раньше, чем он успеет короноваться, буржуазия согласилась примириться, на словах, с республикой... На деле они оттягивала елико возможно ее установление, отсрочивая созыв Учредительного собрания, как будто в России 1917 г. с железными дорогами и телеграфами было труднее его созвать, чем во Франции 1792 г., где ездили исключительно на лошадях и все сношения велись при помощи почты. С момента торжества революции буржуазия в России становится открыто контрреволюционной, реакционной силой. И уже одно это должно быдо помешать русской революции остаться в рамках революции «буржуазной». Как французская революция не могла оставить имения в руках контрреволюционера-помещика, бежавшего за границу и там сговаривавшегося с иностранцами о нападении на революционную Францию, так и русская революция не могла оставить завода в руках контрреволюционера-капиталиста, шушукавшегося с разными иностранными «миссиями» о том, как бы подавить движение рабочих и крестьян. Это не было разумеется главной причиной превращения нашей революции в социалистическую, — мы дальше увидим, что для этого были глубокие экономические основания, глубокое перерождение нашего народного хозяйства. Но это лишний раз подчеркивает неизбежность такого превращения.Не только субъективно
, в сознании своих руководителей, но и объективно, по ходу вещей, русская революция должна была стать и не могла не стать революцией социалистической.Но такой она стала не сразу. Упомянутые нами сейчас объективные условия выступили со всей силой к 1917 г., а первым днем революции в России было 9/22 января 1905 г. .Первый взрыв русской революции прошел еще под буржуазными лозунгами — учредительного собрания и демократической республики. На деле революция 1905 г. остановилась, не добившись осуществления даже этих лозунгов, и могло показаться, что революция в России кончилась, как в Германии 1848 г., что самодержавию удалось открепиться от революции конституцией. Только со второго раза самодержавие было окончательно сброшено. Русская революция прошла таким образом две ступеньки, что и дает все основания разделить дальнейшее изложение на две части
. Предметом первой будет именно революция 1905 г., т. е. первая попытка буржуазной революции, с ее непосредственными причинами и ближайшими последствиями. Предметом второй части — воскресение рабочего движения, начиная с 1910—1912 гг., война, победа буржуазной революции и вторая, социалистическая революция.Глава I. Экономика революционного периода