Русская история. В самом сжатом очерке

Завладев Варшавой (в августе 1831 г.), Николай уничтожил польскую конституцию; наместником с неограниченными полномочиями стал новый завоеватель Польши, фельдмаршал Паскевич. В Польше начали насаждать православие, самодержавие и народность (конечно русскую). Для этого раздавали конфискованные у поляков имения русским офицерам, насильно обращали в православие униатов, еще уцелевших в Польше от XVII в. (см. выше, стр. 61—62), насильно обучали в школах русскому языку и т. д. Всей тяжестью это обрушилось именно на мелкую буржуазию: крупные паны-землевладельцы или выехали за границу, пользуясь тем, что Польша была поделена между тремя государствами и у многих богатых помещиков были имения сразу и в России, и в Австрии, и в Пруссии, или сделались раболепными придворными Николая, заняв в Петербурге важные места на царской службе. Но мелкой «шляхте», мелким помещикам, небогатым горожанам некуда было деваться от Паскевича и его казаков и жандармов. В то же время экономически Польша быстро развивалась благодаря именно связи с Россией, представлявшей великолепный рынок для фабрик «царства Польского». И как ни старался Паскевич положить непереходимый рубеж между русской Польшей и окружавшими ее западноевропейскими странами, это было невозможно просто по географическим условиям: «царство» клином врезалось между Пруссией и Австрией, пограничные области которых были населены отчасти теми же поляками. При таких условиях сношения через границу были ежедневные, и польские «эмиссары» из-за границы постоянно проникали в пределы «царства». Замершее в России, революционное брожение в Польше не прекращалось ни на минуту.

Севастопольское поражение Николая, которому даже в России, как мы помним, многие втайне радовались, полякам должно было показаться зарею освобождения. В Польше знали, что победитель России, французский император Наполеон III, мечтал о восстановлении империи своего дяди, Наполеона I. Но в эту империю входило когда-то и «герцогство Варшавское». Оно было в не меньшем порабощении Наполеона I, чем позже «конституционная» Польша у Александра I. Но это уже все забылось, после Николая и Паскевича эпоха Наполеона казалась золотым веком. Если прибавить, что Наполеон III действительно обнаруживал интерес к полякам, заговаривал о них и во время переговоров о Парижском мире (см. стр. 81), и при личных свиданиях с Александром II, что в это самое время происходило сильное национальное движение в соседней Германии и в Италии, — где из нескольких мелких государств складывалось единое итальянское королевство, притом с помощью именно Наполеона III, — то надежды польского мелкого помещика — «шляхтича» и мелкобуржуазной польской массы с помощью Франции добиться свержения русского гнета будут совершенно понятны.

Александр II отнюдь не думал уступать полякам. Видя, как восстановил против себя Николай всех своим палочным управлением, своей грубостью, его сын, человек неглупый, сообразил, как некогда Александр I после Павла I, что надобно подольститься к обществу. Он старался быть ласковым и приветливым в обращении, всем старался сказать что-нибудь приятное, старался показать, что все в России идет от него. Так освобождение крестьян изображалось как дело исключительно царской милости, хотя сам же Александр отлично понимал, что крестьянам дают не то, что им нужно, что их обманывают, и, подготовляя всемилостивейший манифест, одновременно подготовлял все на случай усмирения неизбежного, по его собственному мнению, бунта обманутых крестьян. Так же точно вел он себя и по отношению к полякам. Режим Паскевича был смягчен, власть наместника несколько обуздана (Паскевич уже умер к этому времени, и наместником был другой генерал, Горчаков), в то же время Александр и мысли не допускал, что его власть в Польше или в России может быть ограничена. На почтительные просьбы русской буржуазии о конституции он отвечал довольно вежливым отказом, иногда однако ссылая слишком назойливых просителей. Но когда польская мелкая буржуазия начала революционные манифестации, его ответ был короток: первая же манифестация была расстреляна. Это случилось почти одновременно с изданием манифеста 19 февраля 1861 г, и, как обухом по лбу, ударило тех наивных людей, которые верили в доброту Александра II. В их числе был и Герцен, искренне веривший до тех пор, что Александр может стать настоящим, а не в кавычках, освободителем России, и обращавшийся к нему с соответствующими письмами. Можно себе представить, что сказал бы Герцен, если бы знал секретный приказ «доброго» царя бомбардировать Варшаву в случае повторения «беспорядков». Усмирять восстание при помощи сплошной бомбардировки городов, не разбирая правого и виноватого, этот прием изобретен вовсе не московским генерал-губернатором Дубасовым, в 1905 г. бомбардировавшим Пресню, а самим «царем-освободителем»; только последний не имел случая осуществить угрозу.