Русская история в зеркале русской мысли. Лекции.

Это несколько поколений блистательных, культурных, образованных русских интеллектуалов занимались темой, что делать с Россией. Россия и есть тема русской мысли. Ее предмет, ее проблема. Это не там, как на Западе, где методология, гносеология. Гносеология – учение о познании. Какие-то квалификации понятий. Что для немцев особенно характерно. Нет. Россия. Ее совершенно необычная судьба. Ее какое-то удивительное своеобразие в мире, вот это понятие. Это становится предметом размышлений нескольких поколений блистательных русских людей. Но я еще раз скажу, были специфические русские причины для возникновения русской мысли. И, конечно, многие из них крылись в том, что сделал Петр Первый. Петр Великий. Его реформы, о которых мы все хорошо знаем. А что произошло в ходе его реформ? Василий Осипович Ключевский, первый наш историк, то есть самый лучший наш историк, говорил: "Из реформ Петра вышли не два смежных периода нашей истории". Смежных -- то есть был один, потом другой. Они смежные. "А два враждебных друг другу направления. Два враждебных склада мысли, которые были обречены на борьбу друг с другом". Ну, говоря более простым языком. Ключевский-то писал более ста, лет назад, вышло две России. Одна Россия -- это, вот, Россия "Евгения Онегина". Мы все читаем. Россия, которая говорила по-французски, одевалась во французскую одежду, ела французскую еду, жила… Французскую, в общем, европейскую. Жила в европейских домах. И, в общем, чувствовала себя совершенно, так сказать, европейцами. И тот же Пушкин, как мы знаем, думал по-французски, писал по-французски, объяснялся в любви по-французски, молился Богу по-французски и так далее. Это было нормально для русской аристократии. Французский язык Льва Толстого в "Войне и мире". Помните? В подстрочник идет французский язык. По оценкам французов, это потрясающий французский язык, которым далеко не все французы в то время владели. Вот, так сказать, насколько русские преодолели и взяли себе всю эту европейскую премудрость. Это, вот, одна культура. Это культура европеизированных верхов. А с другой стороны, это основная масса людей. Это крестьяне. Это священство. Ну, за исключением иерархов. Это купечество. Это мещане, то есть жители города. Основная масса российского населения осталась, говоря, опять же, языком "Евгения Онегина", "верна заветам темной старины". "Заветам темной старины". Это такая старомосковская субкультура. Традиционалистская, традиционная. Жизнь, быт, язык, одежда, нравы. Они зафиксировались, как будто это шестнадцатый век или семнадцатый век. То есть ничего не изменилось. Вот эти две России. И они встали друг против друга. Они были абсолютно враждебны. Этнически это были одни и те же русские. Вернее, люди тех народов, которые населяли тогда Российскую империю. Но ментально, вот здесь, и психически, это были совершенно разные люди. И это была дикая совершенно проблема. И, например, впоследствии, уже в двадцатом столетии, Николай Александрович Бердяев, один из крупнейших наших мыслителей, скажет, что это была бомба с часовым механизмом, которую Петр заложил под фундамент русской истории. И когда время пришло, когда часы натикали столько, на сколько были включены, раздался взрыв. Страшная русская революция начла двадцатого столетия. А немецкий философ Карл Маркс, когда-то очень важный для нашей страны… Марксизм -- господствующая идеология, когда-то написал: "Настанет русский 1793 год". 1793 год -- это апогей якобинского террора во времена Французской революции. То есть, для него это метафора ужаса и террора. "Настанет русский тысяча семьсот девяносто третий год. Господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным доселе в истории. И покончит с мнимой цивилизацией, возведенной Петром Великим". "Мнимая цивилизация". Цивилизация, выросшая не на своих корнях. Вот что Петр привнес в русскую культуру.