Русская история

Среди многих попыток этого рода три в особенности останавливают внимание. В первую минуту после свержения Шуйского московское население думало восстановить порядок признанием унии с Речью Посполитою и поэтому призвало на московский престол королевича Владислава. Когда власть Владислава выродилась в военную диктатуру Сигизмунда, московские люди пытались создать национальное правительство в лагере Ляпунова. Когда же и это правительство извратилось и, потеряв общеземский характер, стало казачьим, последовала новая, уже третья попытка создания земской власти в ополчении князя Пожарского. Этой земской власти удалось наконец превратиться в действительную государственную власть и восстановить государственный порядок.

Избрание Владислава

Шуйского москвичи удалили, не имея никого в виду, кем бы могли его заместить, и положение Москвы, очень трудное в ту минуту, осложнилось от этого еще более. Присягнули временно Боярской думе, ибо помимо ее некому было и присягнуть. Но это новое правительство имело также мало сил и средств, как мало имел их Шуйский. А около Москвы стояли по-прежнему два врага, и по-прежнему Московскому государству с обеих сторон было тесно. Сперва Москва полагала, что ей возможно будет избрать царя правильным выбором, «согласившись со всеми городами, всею землею». Но правильного выбора невозможно было устроить, потому что для созвания Собора надо было время, а враги – поляки и воры – не стали бы ждать этого Собора и завладели бы бессильной Москвой. Было невозможно выбирать того, кого захотелось бы выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов-претендентов – Владислава или Вора, иначе Москва погибла бы непременно. Находясь перед такой дилеммой, москвичи не знали, что делать, и рознь появилась между ними. У разных общественных слоев ясно проявились в этом деле разные вкусы. Патриарх и духовенство хотели русского царя, но Гермоген указывал на молодого Михаила Федоровича Романова, а прочие духовные более других хотели князя Василия Васильевича Голицына. Мелкий московский люд, служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова; знать желала Владислава – отчасти потому, что не хотела пустить на престол боярина, помня неудачные в разных отношениях опыты бояр-царей Бориса и Шуйского, отчасти потому, что ожидала от Владислава льгот и милостей, а главнее всего, потому, что привыкшая уже к переворотам московская чернь не скрывала своих симпатий к Вору, который был врагом московского общественного порядка вообще и боярства в частности. Торжество Вора было бы горше всего для боярства не в одном только политическом отношении, поэтому оно и боялось больше всего переворота в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту чернь была в состоянии.

Во избежание такой развязки дела, не имея возможности обдумать хорошо вопрос об избрании царя, бояре, пользуясь властью, зовут Жолкевского из Можайска к Москве, и он идет освобождать Москву от Вора, как сам выражается. Таким поступком бояре передали Москву в руки поляков и предрешили вопрос об избрании Владислава. Подойдя к Москве, Жолкевский прежде всего начинает дело об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его глазах помогать Москве не имело смысла. Страх перед Самозванцем и польской военной силой заставил московские власти, а за ними и население склониться на избрание в цари поляка. 27 августа Москва присягнула Владиславу.

Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие переговоры. В основу их был положен знакомый нам договор 4 февраля. В него бояре внесли некоторые изменения: они решительно настаивали на том, что Владислав должен принять православие, и (что очень интересно) вычеркнули статьи о свободе выезда за границу для науки, а также статьи о повышении меньших людей. Тотчас же по заключении договора и принесении присяги Жолкевский прогнал Вора от Москвы, и Вор убежал опять в Калугу. Таким образом, Москва избавилась от одного врага ценою подчинения другому.