Русская канарейка. Блудный сын

И хотя до похорон все следили за правильным выражением лиц и горячим выражением соболезнований семье, там и тут в кулуарах и кабинетах, в телефонных намеках и домашних бдениях забродили слухи, соображения о непременных перемещениях, забрезжили чьи-то надежды, заплелись чьи-то сговоры.

Впрочем, мало кто сомневался, что должность Калдмана перейдет по наследству: у него была репутация человека, не выпускавшего вожжи из рук и не пускающего дела на самотек. И если уж на то пошло: чем, по справедливости, плоха кандидатура его сына Меира? Даже недруги признавали, что стремительное восхождение его в конторе за последние два-три года – отнюдь не отцова заслуга. Никто бы не стал возражать, что башка у младшего Калдмана варит не хуже, чем у старшего.

Куда больше потрясло свидетелей (немногих, кому довелось оказаться в офисе конторы в тот утренний час) явление вдовы Калдмана с белой крысой на плече. Ого, это было посильнее, чем тень отца Гамлета!

Об этом пересказывали пересказы еще несколько месяцев после визита:

– …И вот, представь: тело мужа лежит непохороненным, а она является сюда этакой седой фурией, с крысой на плече! Очуметь можно! Чем тебе не античная трагедия!

– Да брось ты. Не античная и не трагедия, а цирк и сумасшедший дом. И что, она прямиком двинула в кабинет к Нахуму?

– Ну, а я тебе о чем! Недотепа этот, секретарь, сунулся мягко возразить, обежать ее кругом… ты ж знаешь, Нахум скальп с него снимает за любой пропущенный гол. Так она смела его одним взглядом, невозмутимо вошла к Нахуму и прикрыла за собой дверь.

Собственно, так все и произошло.

Магда притворила дверь, подошла к столу онемевшего Нахума Шифа и – прямая, иссохшая, крахмально-седая (ни слова приветствия, ни тени улыбки) – проговорила:

– В наше время человек растворяется очень быстро, Нахум. Человек и его дела. Я пришла предупредить: если вы немедленно не начнете настоящую работу по вызволению Кенаря, я взорву здесь всех вас.

Лицо Нахума Шифа нервно дернулось в улыбке, и хотя его глаза – очень синие, с черной точкой зрачка – остекленели от ярости, мягкий его голос задушевно протянул:

– Магда, Ма-агда! Боже, я не верю своим ушам…

Он поднялся из-за стола и подошел к ней, протягивая руки, точно собирался обнять. Но оказавшись где-то на уровне ее плеч, руки опустились – неизвестно, как эта мерзость, крыса эта отреагирует на прикосновение к хозяйке: пожалуй что и укусит!

Нахум не был великаном, поэтому его пронзительные глаза василиска вбуравились вровень в невозмутимое лицо Магды, будто пересчитывая и запоминая все ее морщины.

– Ты просто в горе, ты в шоке, – сострадательно продолжал он. – Сама не знаешь, что говоришь. Мы все горюем: Натан, золотое сердце, выдающийся ум…

Ни малейшей фальши в его словах не было: когда-то, лет тридцать назад, они с Натаном были довольно близкими друзьями и все последние годы, в сущности, решали сообща очень многие трудные задачи. Но почему-то в присутствии Магды Нахум всегда ощущал себя лжецом и шарлатаном; эта проклятая баба умела даже переглядеть его невыносимые для многих ледяные глаза. Вот и сейчас, ощутив в собственном голосе непростительную неискренность, он отвел глаза и заторопился:

– Что касается того дела, с… э-э… Кенарем, то… во-первых, ты знаешь, мы занимаемся им и прилагаем все усилия… Дело непростое, как и любой… э-э… обмен. Весь вопрос в том, что мы можем предложить, не обнаруживая себя, – иначе его сразу уничтожат.

– У вас есть генерал Махдави! – оборвала она его.

Нахум поморщился. Если б не память о Натане, он бы вышвырнул из кабинета эту чокнутую старуху. Сегодня состоятся похороны, и пусть они пройдут в надлежащей атмосфере. А там все вернется на круги своя, и с Меиром гораздо легче договориться. Меир умный человек.

– Да? – усмехнулся он. – А я и не знал. Видимо, жены наших сотрудников знают кое-что лучше меня…

Она подняла на него глаза и так же спокойно проговорила:

– Я прожила с разведчиком всю жизнь, Нахум. Можешь вообразить, сколько я знаю: я напичкана сведениями, как электронная аппаратура. И ты понимаешь, какие у меня связи – еще от покойного Иммануэля, да и от Натана… Вообще, от нашей длинной жизни за границей, из нашего дома, в котором кто только не бывал…

Она шагнула к нему, приблизив свое лицо неприлично, почти интимно, понизив голос так, что он зашелестел между ними, как змея в траве. И такую спеленутую ярость ощутил в этом голосе Нахум, что инстинктивно отшатнулся.

– Говорю тебе: я взорву здесь всех вас к чертовой матери. Парочка интервью двум-трем европейским газетам, кое-что о продажах оружия, кое-что о странных исчезновениях, о ликвидированных иранских ядерщиках; кое-что о пленном генерале Бахраме Махдави… Западная пресса встанет на задние лапы и оближет мою задницу.

– Магда… – пробормотал Нахум в замешательстве, – дорогая… Ты?! Ты не предашь своей страны и своего народа! Нет, ты этого не сделаешь.