И наиболее полно данный тезис подтверждается на отношении живого человека к человеку умершему, переступившему порог в царство Смерти. Огромное значение в постязыческой Руси придавалось приготовлениям к смерти. Ее, как правило, уже не совсем язычники, но еще не вполне христиане, не боялись. Более того, к ней предпочитали готовиться загодя. Благочестивые (и по меркам языческой религии, и по меркам христианства) люди утверждали, что следует быть готовым к смерти в любую минуту своего земного бытия. Ложась спать, женщины ставили в печь воду в горшке. Делалось это в принципе "просто так", на всякий случай: ведь постель по еще языческим представлениям считалась той же могилой, ночью вполне можно "отдать Богу душу", вот тогда вода и понадобится - для обмывания умершего. К языческим временам относится и бытовавшее на Руси поверье, что иногда в смерти домочадцев повинны все те, кто не соблюдал следующих правил и заветов предков:
"Нельзя двумя вениками избу мести: покойник будет. Вечером нельзя избу мести: выметешь кого-нибудь. Свистеть в избе старухи не велели: высвистишь кого-нибудь. С могилы брать ничего нельзя: несчастье будет. Нельзя брать цветов, венков, древесных веток с кладбища, а то в доме будет покойник... Даже шутя, даже в игре нельзя высказывать пожелание смерти другого человека. Бывает, что пожелание смерти одному может повлечь за собой смерть другого. Отсюда поговорка: "Не избывай постылого, Бог приберет милого"".
По поверьям постязыческого периода, умершие родственники и знакомые своим появлением во сне или наяву могут не только предвещать, но и вызывать смерть. Если у покойника один или оба глаза открыты, считалось, что он один идти в могилу просто категорически отказывается, и говорили: "Выглядывает, кого-то утащит, за собой поведет".
Душа для русского человека, присоединившего к своим языческим верованиям верования христианские, сохраняет все, что свойственно телесному существу при жизни: она видит и слышит, чувствует боль, голод, жажду, холод, гнев, обиду, способна радоваться и страдать, мстить и покровительствовать живым.
Именно поэтому для древнерусского сознания был столь важен момент смерти - момент отделения духа/души от тела. Считалось необходимым присутствие всех родных при последнем издыхании. Умирающего нельзя было ни на минуту оставлять одного, а при наступлении агонии созывали всех родственников и даже соседей.
Верным признаком того, что человек скоро начнет отходить, была его просьба перенести его с постели на пол. Во время агонии требовалось соблюдать тишину. Нельзя было плакать и лить слезы. Слишком сильная скорбь присутствующих затрудняет умирание.
Более того, существовало даже поверье, что, если хоть слезинка упадет в гроб или даже на щепки гроба, глаза плачущего или плачущей заболят так, что самые сильные знахари не смогут данного человека вылечить.
День погребения был наиболее насыщен самыми разными обрядовыми действиями, в общем и целом лишь отдаленно напоминавшими христианские традиции. К выносу тела собирались все родственники, знакомые, друзья - проститься с покойником и попросить у него прощения.
Лишь знахари, ведуны, которым были подвластны и силы загробного мира, не ходили просить прощения у покойников. Зато когда в мир иной уходил сам знахарь или ведун, с ним прощались абсолютно все. Важно было, чтобы не только умерший простил всех своих родных и знакомых, но и они не затаили бы на него обиду.
Прощение обязательно должно было быть обоюдным. И обычай этот просто невероятно, потрясающе мудр: в сознании древнерусского человека не только покойный мог навредить оставшимся в живых, но и весь живой белый свет был способен со своей стороны нанести точно такой же вред покойнику.
И вот для того, чтобы обеспечить себе покой в загробной жизни, он должен был попросить прощения за свое отношение к силам, обитающим в тех местах, где протекала его жизнь земная. Он просил прощения за все зло, вольное или невольное, что причинил при жизни физической всему мирозданию.